Ходячие. Второй шаг
Шрифт:
«Никаких проблем. Я только корову подою», – подумала Даша, но выдавила улыбку:
– Я что-нибудь поищу.
Недавно их, бортпроводников компании U-Tair, заставили пройти тренинг, на котором объяснили: во времена жестокой конкуренции сервис должен стать еще лучше, поэтому пассажиру нужно угождать. Выяснять как можно больше о его вкусах и привычках. О предпочтениях в еде. Есть ли у него аллергия или какое другое заболевание, способное «прихватить» прямо в полете. И улыбаться, улыбаться, улыбаться. В общем, выполнять все требования «в пределах разумного». Всякий раз, когда говорят «улучшение качества обслуживания», жди, Даша, хлопот. Обязанностей у тебя прибавится, а зарплата
Странный рейс. Всего четырнадцать пассажиров, и так много беготни. Даша не разделяла рейсы (которых за ее плечами было уже полтысячи) на длинные и короткие, на ночные и дневные, на зарубежные и российские. Рейсы, по ее мнению, бывают лишь двух категорий – удачные и неудачные. Те, на которых все идет по плану, и те, на которых все наперекосяк. На которые, будто сговорившись, приобрели билеты одни стервецы и придирщики. Этот рейс с самого начала можно было причислить к неудачным. Сговор, цель которого довести ее до белого каления, налицо. Но есть среди пассажиров и приятные исключения.
– Простите, можно вас на минуточку, – подозвала женщина с бледно-розовым шрамом почти во всю щеку. Есть еще интеллигенты, которые не щелкают пальцами перед стюардессами, скромные милые женщины вроде этой. Вот подруга ее – по всему видно, штучка еще та. Ультрамодная прическа, холеное лицо. Такая прыща у себя не допустит, не то что шрама. Зачем ей эта серая мышка? Может, это вообще ее служанка, а не подруга?
– Разумеется.
– Скажите мне правду. Что-то случилось?
– Почему вы так решили?
– Трясет же, – почти прошептала женщина.
– Небольшая турбулентность, не о чем беспокоиться.
«Скажите мне правду…», «То, что нас трясет, это опасно?», «Хватит ли у нас горючего?», «Почему мы кружим над городом назначения?», «Может ли у самолета отвалиться крыло?». (Крыло почему-то вызывало больше всего вопросов, будто у самолета ломаться больше нечему.)
«Ох, дорогие мои, а вы уверены, что хотите знать, как все обстоит на самом деле? Если бы я, Дарья Шишмарева, взялась вдруг говорить правду, и только правду на протяжении всего полета, половина из вас вообще перестала бы летать». Вот она объявляет по громкой связи дежурное: «Наш полет проходит по плану. Командир корабля Сергей Горецкий желает вам приятного полета». А как вам понравится правда: «Да, все, действительно, идет по плану. Горецкий пьян и спит себе спокойно. Как обычно. Плевал он, что все знают, что он в зюзю. Как человека, его можно понять – у него погибла жена. Запил мужик. Но как профессионал он, конечно, перегибает. Но ничего, к прилету он проспится и самолет посадит. Он все еще первоклассный пилот».
Или: «Дружная команда нашего лайнера сделает все, чтобы полет был для вас приятным». «Как же – дружная. Скоро глаза друг другу выцарапаем. Второй пилот, Якушев, собирается писать докладную записку на Горецкого. Так что, может, того скоро попрут из авиации. Жанна и Рома, разумеется, ее подпишут. Им осточертело это пьянство. А я не подпишу. Мне Горецкого жалко. Еще я имела глупость с ним переспать, хотя знала, что он ни о ком, кроме своей покойной жены, не думает и всегда будет любить ее одну. Теперь Жанна с Ромой потешаются надо мной, отпускают шуточки, после которых жить не хочется. Хоть увольняйся. А Горецкий… Я не уверена, что он вообще помнит, что между нами произошло. Наверное, я дура».
Еще пассажиры очень любят, когда начинают разносить напитки и еду. Для них это – кульминация полета. Тут-то они стюардессам спуску не дадут. Но хоть раз сказать бы им: «Уважаемые товарищи пассажиры. Сейчас я открою
Мама мальчика вызвала ее снова.
– Почему так долго заняты туалеты? – поинтересовалась она. – Это безобразие, в какой ни сунешься, везде закрыто.
«Как бы вам сказать, дамочка. В хвостовой кабинке уединилась со своим парнем одна из фиф. Потом ребята сядут на свои места и будут до конца полета загадочно улыбаться, будто совершили что-то из ряда вон». Если бы они знали, сколько таких парочек, которые непременно хотят трахнуться в воздухе, прошло через их авиакомпанию, то не гордились бы так. Но нет, каждый думает, что открыл Америку. Никому прежде не приходило в голову заняться сексом в самолете, а им вот пришло. Смех да и только.
Но дамочка попалась настойчивая:
– Вы считаете это нормально, что ребенок уже битый час не может посетить туалет?
Похоже, не найти Даше сегодня пары минут, чтобы проглотить чашку чая. Жанна-то с Ромой уже по два раза пили, а ей, видимо, не судьба. Что ж за день-то сегодня такой. Самохвалов залился уже под самое горлышко. На извинение по поводу не вовремя поданного напитка обозвал коровой.
И когда дама вызвала ее в очередной раз, Даша уже готова была вспылить.
– Скажите, вы считаете, что это нормально? – Каждое свое обращение женщина начинала с этой фразы.
– Прошу прощения, но туалет еще не освободился. Мне очень жаль. Потерпите, пожалуйста.
Но дама, оказывается, вызвала ее не из-за туалета. Она показывала пальцем на кое-что в иллюминаторе. Когда Даша увидела, о чем идет речь, она, честное слово, сразу же позабыла, что Самохвалову нечем запивать виски, и что это может его разъярить. И про трахающуюся парочку в туалете она позабыла. Да про все она позабыла. Потому что такое она видела за свои две тысячи часов налета в первый раз.
Он – диспетчер. Нельзя об этом забывать. А если он диспетчер, то ему нужно что-то сделать. Но что? Приливы странной тошноты накатывали все чаще. Тело выворачивает наизнанку, суставы ломит, будто в них вместо костного мозга свинец.
Он жал это круглое, маленькое, которое называется «кнопка», и пытался произнести слова. Очень важные слова, от которых зависит жизнь десятков людей. Но слов не получалось. Язык лишь бессильно скреб нёбо. Он – диспетчер. Две точки на мониторе, движущиеся навстречу друг другу, – самолеты Боинг-747 и SuperJet-100. Одна точка идет прямо, другая сверху вниз. Странное дело, он забыл, как его зовут, но помнит, как называются эти точки. Когда они встретятся, наконец, случится страшное. Он обязан каким-то образом это предотвратить. Он – диспетчер. Он снова и снова понукал себя собрать – нет, не силы, а остатки духа, заставлявшего дышать, смотреть. Глядя на то, как приближаются друг к другу серые точки, он приказывал руке – жми, приказывал рту – говори, но тело не подчинялось командам.