Хохлома, березы и абсурд
Шрифт:
желая мне свободы, но не суть,
я электричку жду на полустанке –
ни выдохнуть, ни рухнуть, ни вздохнуть.
Идет в Фейсбуке третья мировая,
товарищи выходят на пикет,
пока в подсобке что-то домывает
буфетчица в высоком колпаке.
Наделал шума поезд проходящий,
взрывая снег вагонным колесом –
мне кажется, что мир ненастоящий,
он голограмма в воздухе косом.
Я заказала кофе странной даме,
которая рыдает за стеной,
но что-то приключилось с поездами,
и, в некоторой степени, со мной –
я увидала, как большие птицы
закапывают зерна в чернозем,
и если невозможное случится,
и мы с тобой войну переживем,
мы будем неразрывными со всеми,
мы станем небосвода голубей,
как сталь,
как остановленное время,
как стая привокзальных голубей.
***
Я сообщаю космосу: «Алло,
сегодня нас снегами замело,
мы тут сидим на вышках буровых
и думаем о судьбах мировых»
Мне космос отвечает: «Ну и пусть,
что может быть прекраснее, чем грусть,
расслабься и смотри свое кино,
не думай, а крути веретено».
Я возражаю космосу: «И что?»
Выходит рыцарь в розовом пальто,
он достает сияющий платок
и отключает «Северный поток»,
и мы летим навстречу холодам.
Я никому Россию не отдам.
Я бусинка, ничтожная блоха.
Мне космос отвечает: «Ха-ха-ха».
***
Не помню, кому-нибудь я говорила,
наверное все же кому-то сказала,
недавно бежала бегом до вокзала
маршрутку буквально на взлете ловила.
Спросила водителя:
– Едем до центра?
А он говорит:
– Мировая плацента сиянием кормит свои эмбрионы.
– Смешно, – отвечала, – ведь нас миллионы.
Ведь нас миллиарды. А может и больше,
живем мы в России, Финляндии, Польше,
живем на Аляске, в Перу, в Гондурасе,
живем на Плутоне, Венере и Марсе,
живем в холодильнике, в озере, в банке,
живем в неизвестном коммерческом банке,
живем в микрочипе, живем в аромате.
Какое же счастье заваривать мяту,
пропалывать грядки, сажая петрушку,
друзей приглашать на простую пирушку.
Ответил водитель, как некогда Смехов:
– Сияния в космосе хватит на всехов.
***
Пока зима над улицами кружится,
обзавелась я истиной простой –
однажды эта матрица обрушится
и станет достоевской красотой.
Представьте: ни березок, ни величия –
одна лишь мировая пустота,
и гроздь рябины виснет для приличия
на ветке неразумного куста.
Ночными, полупьяными туристами
взорвутся мегаполисы вот-вот,
и глобалисты с антиглобалистами
сольются в задушевный хоровод.
Затворники сомкнутся с Шестипалыми
и будут космос крылышками длить,
и даже коммунистам с либералами
однажды будет нечего делить.
Мы превратимся в шарики из лития –
предсказывать – такая скука, бл*ть!
Поэзия – не повод для соития,
поэзия должна объединять.
***
Как неуместен, слеп и зыбок
несется снег по пустырю –
я с высоты своих ошибок
на поле белое смотрю.
Сейчас, как в северном Китае,
дождям бы слиться в хоровод,
но снег идет, идет, не тает,
не тает, тает, но идет.
В кругу такого водевиля,
в сезон инфекций и простуд,
тебя как бабочку пришпилят,
и выбор сделать не дадут;
и будешь дергаться беспечно,
свое ругая острие –
жизнь коротка, а значит вечна,
и нет прекраснее ее.
***
Все, переболевшие ковидом,
начинают верить в чудеса,
пандемию выдумал Овидий,
чтоб уединиться и писать.
Снег сегодня чист, как на картине,
даже под приступками аптек,
я вчера была на карантине,
но теперь свободный человек.
По земле все так же ходят люди
с полными пакетами и без,
стоит ли заботиться о чуде,
если воздух соткан из чудес.
Романист с улыбкой Эйс Вентуры
на витрине блещет красотой,
мне ж милей киты литературы –
Достоевский, Чехов и Толстой.
Закупила гору витаминов
и давай о будущем мечтать –
постарею, сяду у камина,
буду Карамазовых читать.
Три большие пламенные птицы
в облаках над городом кружат.
Выпить чаю? Сдохнуть? Удавиться?
Продержаться. Выстоять. Дышать.
***
Я вчера спросила у ольхи,
почему не пишутся стихи,
почему стоит она одна,
никому в округе не видна.