Хохмач
Шрифт:
– Но вы же сами сказали, что не воспринимаете всерьез его угроз.
– Что он убьет меня? Нет, так я не думаю. Ну, а предположим, что это так и будет, а, Мейер? Послушайте, ведь город просто кишит разными психами, и вы это знаете лучше меня, так или не так?
– Да, конечно.
– Вот и предположим теперь, что этот сумасшедший явится вдруг ко мне с ружьем там, или с ножом, или еще с чем-нибудь, и что тогда? Тогда я стану героем одного из тех дел, о которых пишут в газетах. Я буду одним из тех несчастных, которые идут в полицию, а им, как и полагается, говорят, чтобы они шли себе спокойно домой и ни о чем не беспокоились, да?
– Но, Дэйв...
– Что Дэйв? Что Дэйв?.. И какой я тебе Дэйв,
– Нет, это не подпадает под категорию попытки к совершению убийства.
– Под попытку не подпадает, под вымогательство тоже не подпадает... А подо что же это тогда подпадает, хотел бы я знать?
– Скорее всего под хулиганство, – сказал Мейер. – Он употребляет оскорбительные выражения, грозит вам и ведет себя вызывающе. – Мейер на какое-то мгновение задумался. – А впрочем, не знаю, возможно, что действия его подпадают и под статью о вымогательстве. Ведь он пытается выселить вас из занимаемого вами помещения, прибегая для этого к угрозам, так ведь?
– Вот именно. Значит, вам остается только арестовать его, – констатировал Раскин.
– А кого именно? – спросил Мейер.
– Ну, того, кто мне постоянно звонит.
– Видите ли, мы ведь так с вами и не выяснили, кто же он такой, так ведь?
– Так нет ничего проще, – сказал Раскин. – Выясните, откуда он будет звонить в следующий раз.
– Внутри города это невозможно сделать, – ответил Мейер. – Здесь все линии автоматизированы.
– Так что же нам делать?
– Не знаю, – ответил Мейер. – Скажите, а он звонит вам в определенное время?
– До сих пор все звонки от него были в послеобеденное время. Примерно к концу рабочего дня, между четырьмя и пятью часами.
– Ну хорошо, – сказал Мейер. – Давайте сделаем так: по пути домой я загляну к вам сегодня же или завтра. И посижу у вас, подожду звонка. Может, что и выйдет, если тип этот не отказался, конечно, от своей идеи. А где находится это ваше заведение?
– На Калвер-авеню, в доме номер 1213, – сказал Раскин. – Вы его сразу увидите: в этом доме банк, а моя мастерская находится прямо над его конторой.
Играющие на улицах ребятишки то и дело вопили своими звонкими голосами: “С первым апреля!”, будучи в полном восторге от веселого праздника шуток и розыгрышей. Сегодня, как и в любой другой день, они носились по лужайкам и аллеям Гровер-парка, забирались на живописно разбросанные валуны, прятались за деревьями и кустами.
– Берегись, Фрэнки! Из-за камня на тебя тигр бросается! – крикнул один из них и, не дождавшись реакции товарища, завопил: – С первым апреля!
– Посмотри наверх, Джонни! На тебя орел пикирует! Орел! С первым апреля!
Они носились по негустой еще траве, и тут один из них скрылся в рощице стоявших особняком деревьев, и почти сразу же оттуда донесся его голос, испуганный и тревожный:
– Фрэнки! Тут кто-то мертвый лежит!
Однако на этот раз никто не выкрикнул “С первым апреля!”
Глава 2
Джентльмен, обнаруженный в Гровер-парке, был одет разве что в расчете на приближающуюся летнюю жару, а если выразиться точнее, то он был в достаточной степени для нее раздет, но это уж как посмотреть. Однако в любом случае вы не обнаружили бы на нем ничего, кроме ботинок черного цвета и белых носков, а наряд этот мало чем отличается от наготы, если говорить о человеке, который появляется в нем на улицах большого города. Впрочем, обстоятельство это не очень-то смущало джентльмена, как не тревожило его и определенное нарушение некоторых
А вернее, если судить по беглому осмотру ран на его груди, он был убит выстрелом из охотничьего ружья с очень близкого расстояния. Лежал он на спине под деревьями, а вокруг него сгрудилась кучка экспертов, специалистов по делам о насильственной смерти. На их лицах отражалось отвращение, негодование, скука или безразличие, но в подавляющем большинстве – сочувствие. Карелла тоже был в числе этих полицейских и тоже рассматривал труп нагого мужчины. Прищуренные глаза Стива превратились в узенькие щелочки, хотя под деревьями почти не было солнца, а выражение лица было мрачным и злым, но с некоторым налетом неловкости. Он пристально смотрел на труп, а в голове у него все время вертелась навязчивая фраза: “Никто не должен стать жертвой убийства в апреле”. Одновременно с этим он автоматически отмечал про себя расположение ран на груди убитого, не преминув заметить одно большое входное отверстие, а вокруг него несколько более мелких сделанных отдельными картечинами, отклонившимися от направления основного заряда. Большая рана свидетельствовала о том, что выстрел был произведен с расстояния от одного до трех ярдов. Если бы выстрел был сделан с расстояния менее одного ярда, то рядом с отверстием было бы много следов, походящих на татуировку, а кожа вокруг была бы обожжена. А если бы стреляли с расстояния, превышающего три ярда, картечины успели бы уже разлететься в стороны, и следы их оставили бы так называемые “созвездия” на груди жертвы. Держа в памяти все эти данные наряду со многими прочими сведениями, Карелла спокойно и невозмутимо производил прикидки, в то время как другая часть его сознания детально анализировала ситуацию, рассматривая это тело, тело, которое когда-то было человеком и которое лежало сейчас перед ним в отвратительной наготе: просто какая-то груда мяса, туша, словом, нечто такое, что никак нельзя назвать человеком. У этой груды мяса была отнята кем-то жизнь и теперь в телесной оболочке не скрывалось ничего, кроме самой смерти. Карелла провел ладонью по лбу, хотя там не было и признаков пота.
Здесь, под деревьями, где работали сейчас полицейские, было довольно прохладно. Постоянно мигали вспышки фотоаппаратов. Землю посыпали толченым мелом, и на почве сразу же обозначился силуэт тела. Сотрудники технической лаборатории тщательно обследовали кустарник в поисках следов. Несколько человек стояло в стороне. Разбившись на группки, они обсуждали перипетии проходившего сейчас матча боксеров-тяжеловесов, судачили о скачках и хвалили прекрасную погоду, что так неожиданно установилась на этой неделе. Одним словом, они говорили о чем угодно, но только не о смерти, которая глядела на них с полянки между деревьями. Тем временем эксперты завершили свою работу, то есть сделали все, что они могли сейчас сделать. Труп положили на носилки и понесли по дорожке к перекрестку, где уже дожидалась санитарная машина, известная среди полицейских как “мясовоз”. На ней тело и доставили в главную городскую больницу для вскрытия.
Карелла мысленно представил себе анатомический театр: сверкающие столы из нержавеющей стали с желобками для стока крови, собираемой в специальный чан в дальнем конце зала, и подумал о том, до чего же стерильно-безразличны эти чертовы столы. Затем ему припомнились скальпели, которыми производится вскрытие, пальцы его непроизвольно сжались в кулаки, и он снова подумал: “Черт возьми, нельзя убивать в апреле”. Подойдя к полицейской машине, припаркованной у обочины, он сел в нее и в плотном потоке машин двинулся в сторону участка. Свободное место для стоянки ему удалось отыскать не ближе, чем за два квартала. Припарковав машину на Гровер-авеню, он отправился пешком к зданию полицейского участка.