Хохочущие куклы (сборник)
Шрифт:
– Лен? А ты разве не говорила только что, что я все равно никогда ее не найду?
– Я сказала так, как есть. Ты можешь сделать выводы.
Неужели трудно поднять лицо! Было ясно, что Лена ничего не ищет в своих бумагах. Боится ли она, что Гуидо узнает о разговоре? Это смешно – она никого не боится из них. Они для нее как куклы. Она не врет, но и не говорит правды.
И вдруг ему стало ясно – Лена одновременно не хочет и хочет, чтобы он совершил задуманное. Она сама не знает, хорошо это или плохо, возможно или нет, и чем все закончится. Именно поэтому такой уверенный, компетентный голос – от сомнений. Она не хочет вмешиваться – это ясно, но она знает, что без ее вмешательства ничего не выйдет. Он глянул на дверь и спросил:
– Домой еще не едешь? Могу подкинуть.
– А,
– Как когда. Сегодня просто на обочину съехал. А что?
– И диски до сих пор не сняли?
– Кому их здесь снимать?
– Найдется.
Через лесок Лена шла уверенно – на своих высоких каблуках, как в кроссовках. Николай с трудом угадывал, куда ступать, она заметила и хмыкнула:
– Я слишком быстро? Неприятное место, привыкла проходить быстро, не гулять же здесь… Одинокой девушке, знаешь ли…
Он хотел было спросить, как она обычно добирается, но не стал: он ждал, когда продолжится разговор о побеге Норы. Через занавесь ветвей уже виднелась дорога, поймал себя на том, что смотрит на диски, – на месте. Сели – захлопнулись дверцы. Лена осмотрелась в машине, словно прицениваясь. Он ждал, когда она начнет разговор, но она молчала. Приближались к городу.
– Я думаю, все-таки помощь Алекса не помешает, – сказал полувопросительно, слыша, как неестественно напряжен голос.
– Ну попробуй. Хотя я бы на твоем месте обошлась без него. Ты не знаешь, какие у него цели.
– А ты?
– Слушай, чего ты от меня ждешь? Делай что хочешь, организуй как хочешь. Я подстрахую.
– Или не подстрахуешь?
– Здесь меня уже где-нибудь выпустишь? – Она сошла, едва въехали в город.
Домой вернулся со странным чувством. Так долго мечтал пробиться, почти не надеялся – и пробился, и догнал. И сразу упустил по своей же вине. Нора так легко ускользнула от его слов, будто они и не встречались. Вроде бы принял окончательное решение и сообщил его всем, кому можно и нельзя, – но ничего не изменилось, и он по-прежнему не знает, каким должен быть его следующий шаг. Лена мелет свою серьезную чушь, а что делать, не говорит. Такое ощущение бывает, когда, честно уплатив, получаешь дешевую подделку вместо товара.
Поужинал: приходила мама, оставила в холодильнике мясо и картошку. Включил телевизор, увидел рекламу подсолнечного масла. Переключил на следующий канал, но и там ничего не было – ток-шоу, что ли, и он пошел по каналам дальше, но все это не касалось его главного, не касалось Норы, не давало ответа. Раздражало все сильнее, что Норы не касается ничего – ни на одном канале, ни на радио, ни в Интернете. Он уже переключал каналы, не обращая внимания на то, что показывают: интересное или скучное, умное или глупое, цветное или черно-белое, – палец на кнопке, мелькание пустых картинок и надежда, что среди них он сейчас увидит Нору. Возможно, она и мелькнула, когда он шел по третьему кругу, где-то между тридцать седьмым и сороковым каналом, длинная, с тяжелой головой-цветком и фарфорово-белым лицом, но он не мог заметить, потому что переключал быстрее и уже не ждал увидеть даже ее.
Он все еще менял каналы, когда комната озарилась яркими зелеными сполохами, так что на секунду он и вправду обрадовался подступившему чуду, – но сразу сообразил, что это салют в честь праздника то ли пива, то ли вина. Три месяца по городу висели размытые дождями афиши. Почему бы им не устроить праздник самогона? Синие блики. Глухой грохот. Он не мог слышать голосов, но ему казалось, что слышит – их разговоры, крики, радость. Весь город там, они все – он один здесь. Зэппинг [2] выравнивает настроение, но не лечит одиночества, которое вызывает Нора.
2
Зэппинг – переключение телевизора с канала на канал, чтобы не смотреть рекламу.
В какой момент
Гладкий, пряный голос на другом конце вызывал антипатию – но он переборол. Он должен был что-то делать, хоть что-то сделать в этот вечер. Александр ответил так, будто ожидал звонка, и вдруг ни с того ни с сего дал несколько важных обещаний. Договорились увидеться на следующий день.
Как и в прошлый раз, Николай должен был встретиться с Александром Дымановым в баре «Телеграф», задумывавшемся, видимо, стильно-декадентским, однако под тихим давлением обывателя превратившимся в обычное приличное кафе. Как и в прошлый раз, Николай ждал уже более получаса. Начинало казаться, что Александр не просто не придет, а его вообще не существует, приснился, померещился, показался. Повизгивало радио, иногда задевая слишком высокими нотами. В прямоугольнике телевизора вились голо-блестящие женщины и такие же мужчины, певицы и певцы и их статисты, никто не попадал в музыку, которую транслировали по радио, а звук телевизора был по какой-то смешливой логике отключен. Он пил пиво. В первую встречу заказал себе кофе как идиот, но сейчас решил, что без пива общаться с этим Дымановым не сможет. Выкурил одну сигарету. Ему этот бар раньше не был известен, ни от кого из знакомых о нем не слыхал, мало ли таких заведений в городе, но ловил себя на том, что настороженно косится по сторонам. Ему не хотелось, чтобы его здесь заметили в компании Дыманова. Больше всего хотелось встать и уйти. Первая встреча с Александром Дымановым оставила неприятный и непонятный осадок, словно после непристойного сна, и повторять не хотелось.
Но Нора, для Норы нужно – напоминал себе, а напоминать и необязательно, и так ясно, что Александр был связан с Норой, и неприятное ощущение от общения с ним было связано и с тем приятным, что испытывал в присутствии Норы. Как сладость, до определенной границы приятная нёбу, – стоит границу перейти, положить в кофе лишнюю ложечку сахара, становится отвратительной.
Нора, Нора, Нора – он достал следующую сигарету, в тайной надежде выкурить ее в одиночестве, и в этот момент Александр Дыманов появился у входа. Не в сером костюме, как в прошлый раз, но еще краше: из-под замшевой куртки выглядывает рубашка, светлые волосы свисают небрежными прядями. Серебряная тонкая цепочка на шее. Сразу заметил Николая, кивнул ему по-приятельски и в то же время свысока. «Чтоб ты провалился», – прошептал, кивая в ответ, стараясь тоже добавить пренебрежения в свой кивок, а Алекс уже тут как тут, улыбается – зубы белые, ровные, блестящие. При первой встрече Николаю показалось, что у Александра Дыманова накрашены глаза, но, приглядевшись, увидел: на самом деле такое темное основание ресниц.
– Приветствую вас, Николай.
– Добрый вечер, Алекс.
Все, кто был в баре, проводили Дыманова взглядами до столика, и, кажется, ему это нравилось, и он чуть ли не ждал оваций, чтобы сдержанно раскланяться. Николай, на которого неизбежно тоже обратили внимание, напустил на себя угрюмый вид – полностью соответствующий расположению духа. В прошлый раз не вышло перейти с Александром на «ты» и выяснить, чем он занимается в жизни. На этот раз не пытался. Черный перстень на гладком пальце, эта театральная прическа и одежда могли бы смешить, но скорее отталкивали, чем смешили. И в то же время он сознавал, что Алекс чертовски привлекателен. Он сам считался обаятельным, однако Дыманов был обаятелен до предела – до предела, за которым обаяние превращается в смешные ужимки (но не переходя предел).