Хоккей с мечом (сборник)
Шрифт:
Теперь Аксиния повернулась лицом к мексиканцу и медленно, сопровождая каждый шаг порцией информации, направилась к нему.
– Видишь ли, чико, – сказала она, делая первый шаг, – если тебе много рассказывали о хакерах, то ты знаешь, что это не те люди, с кем имеет смысл портить отношения. Чокнутые мстительные существа не от мира сего. Ты цепляешь одного из них, а потом в прачечной сбивается режим стирки и даже самые крепкие ткани расползаются на отдельные нити. Ты приходишь домой и находишь в холодильнике закипевшее пиво. А счета за телефон и свет в конце месяца
Теперь она уже стояла в полушаге от Энрике.
– А дружелюбный хакер – такой, которому ты оставляешь шанс следовать своей дорогой. Я родилась и прожила четырнадцать лет в Гарлеме, там любой подтвердит это правило.
Здесь можно было бы добавить «о пользе дружбы» – маленький рекламный ролик о бесплатных билетах на концерты, вскрытых экзаменационных программах, скидочных картах на машинный спирт… Но в Гарлеме ее успели научить не прогибаться.
– И мне не хотелось бы с тобой ссориться. Потому что тогда ты не сыграешь мне «Детройтадо», – широко улыбнувшись, Аксиния забила в эту беседу последний гвоздь.
Ни один музыкант не устоит, когда просят исполнить его лучшую песню.
– Оставь ее, Энрике! – вмешался Джош. – Русская из Гарлема – это, по крайней мере, прикольно.
И, уже обращаясь к Аксинии, не издеваясь, а, скорее, возвращая должок, добавил:
– Никуда от них не спрячешься. Всюду «Русские идут»!
И ослепительно осклабился в тридцать два зуба.
Рич Белее Белого
«Хантер-Люкс» (турбо-водородный двигатель, удлиненная база, сверхлегкая керамическая броня, динамическое затемнение стекол, символ неспокойного успеха и агрессивной надежности) остановился перед ржавым шлагбаумом на въезде в Совсем Цветную. Эта часть Детройта уже давно жила как бы сама по себе, и здесь Рич держал одну из своих лучших точек.
Из-за обрушенной кирпичной стены завода, ставшей форпостом, появилась черная фигура стража порядка. Последнего белого полицейского здесь видели лет десять назад. Толстым и хищным стволом новенького АК-21 страж показал, что надо открыть окно.
На переднем сиденье «хантера» застыли, как богомолы, водитель и телохранитель – намибийцы. Даже не шевельнулись, когда страж провел по их лицам лучом фонарика.
– Привет, ребята! – тем не менее сказал тот. – Привет, Рич! – в заднее окошко, открытое ровно настолько, чтобы стала различима нереальная белизна кожи пассажира. – До сих пор в толк не возьму, как белый смог приручить таких зомби.
Рич усмехнулся:
– Там, где не справится белый, нужен супербелый.
Шутка была старой и известной, но нравилась всем, передавалась как анекдот и в целом положительно работала на имидж хозяина брейн-студий Восточного побережья.
Страж поднял шлагбаум, машина бесшумно двинулась вперед, лишь похрустывая стираемой под колесами в порошок кирпичной крошкой.
Совсем Цветная не имела четкой границы – в центре города не было ни блокпостов, ни заброшенных баррикад. Салон, куда ехал Рич, стоял как раз на границе «совсем» и «не совсем» цветной зоны.
Безмолвный телохранитель на время превратился в носильщика – тяжеленный металлический кейс оттянул его руку до земли. Лифт-клеть вознес их на
Мальчишка ждал у себя – как всегда, жизнерадостный и возбужденный встречей. Ему работа до сих пор казалась романтикой.
Стены салона прятались за бесконечными стеллажами. Флэш-плакаты с рекламой лучших роликов отвлекали взгляд, как виды из окон скорого поезда. Две брейнинг-установки, собранные на основе старых стоматологических кресел, с тяжелыми колпаками трансмиттеров, придавали салону вид парикмахерской. Беременная негритянка, сестра Джоша, по-утиному прошлепала к лифту, невнятно поздоровавшись и попрощавшись одновременно. Рич вел дела только с мальчишкой.
Обычно Белее Белого сам не приезжал – только передавал новые записи с курьером. Но сегодня у них был повод пообщаться лично.
Сначала «махнулись чемоданами». Телохранитель положил на стол и открыл кейс. В пенопластовой противоударной форме ровными рядами лежали бруски темного коньячного стекла, каждый размером с сигаретную пачку – брейн-карты с записанными роликами. Заказ клиентов салона.
Такой же кейс уже стоял в собранном виде и у Джоша. Возврат. Давно не продававшиеся записи, либо, наоборот, срочно запрошенные другим салоном Рича.
Брейн-бизнес уникален тем, что каждый ролик существует в единственном экземпляре – как восковые валики дограммофонной эры. Никто еще не научился дублировать аналоговую запись потока памяти. Да будет так, считал Рич. Штучное всегда лучше фабричного.
Чтобы впаять себе в память какой-нибудь раскрученный ролик, клиенты строились в очередь за месяцы. Они щедро оплачивали возможность почувствовать себя в шкуре тех немногих артистов, политиков, звезд рекламы и прочих «людей на виду», кто согласился отказаться от кусочка своих воспоминаний и сделать его достоянием общественности.
Но основную часть оборота любого салона составляли тематические записи совершенно неизвестных людей. За карманные деньги можно завладеть кусочком воспоминаний чужого человека – разве не здорово? Проскакать на лошади, даже если у тебя нет ног, нырнуть к коралловому великолепию полинезийских атоллов, пригубить эспрессо, сидя в тени Колизея… Сделать или почувствовать что-то, недоступное тебе в этой жизни, потому что твоя жизнь просто этого не предполагает. Примерить на себя то, чего боялся, испробовать запретное, узнать недоступное. В полном спектре чувств, ощущений, эмоций, настроений – но не поглощая чужое, а укладывая его в память на отдельную полочку.
Ричу нравился брейнинг. И как работа, и как философия. Он не брезговал роликами и регулярно впаивал себе то, что казалось достойным внимания. В конце концов, он же не наркодилер, собственный товар нужно пробовать.
Пока Джош расставлял поступившие брейн-карты по стеллажам, а телохранитель проверял возврат, Рич стоял у окна, пытаясь в далеком тумане разглядеть, как за темной рыбьей спиной острова Белл-Айл река превращается в озеро Сент-Клер. В Детройте он чувствовал себя лучше, чем где-либо. Мертвые улицы, выбитые окна и расписанные заборы – основа постиндустриальной эстетики. Красота умирания и перерождения.