Хоксмур
Шрифт:
Но момент был упущен.
— Это вам решать, что дальше делать. — Молодой человек сосредоточил взгляд на небольшой трещине на полу. — Я вам сообщил, а уж дальше это не моя ответственность.
— Ничего нового вы мне не сообщили.
— Значит, вы и так все знаете.
Это явно не был убийца, которого разыскивал Хоксмур; обычная история — сознавались, как правило, те, кто ни в чем не виновен. В ходе множества расследований Хоксмуру попадались такие, что обвиняли себя в преступлениях, ими не совершенных, и требовали, чтобы их забрали, пока они не причинили нового вреда. Подобные люди были ему знакомы, он узнавал их сразу же, хотя выдавали их, пожалуй, лишь легкое подергивание глаза или неловкий шаг, каким они перемещались по миру. Обитали они в комнатках, куда Хоксмура порой вызывали: комнатки, где стоят кровать и стул, и больше ничего, комнатки, где закрывают дверь и начинают разговаривать вслух, комнатки, где сидят целыми вечерами и ждут ночи, комнатки, где пристально смотрят на свою жизнь в приступах слепой паники, а за ней — ярости. И порой, встречая таких людей, Хоксмур думал: вот что меня ждет, я стану как они, потому что заслуживаю этого — быть как они; сейчас мне в этом мешает лишь незначительное стечение обстоятельств. Он заметил, что щека молодого человека быстро дергается, и этот нервный тик напомнил ему угольки, которые то затухают, то снова вспыхивают, когда на них подуешь.
— Но ведь вы мне ничего не сообщили, — услышал он собственный голос. — Я хочу, чтобы вы рассказали мне, что произошло.
— Как же я могу сознаться, если вы мне не верите?
— Нет, я вам верю. Продолжайте. Давайте–давайте. Что же вы остановились?
— Я шел за ним следом, пока не убедился, что он один. Это было рядом с той улицей, в общем, которая в газете. Он знал, что я за ним пришел, только что он мог сказать? Просто посмотрел на меня, и все. Кто ему вообще дал право жить? Я бы ничего не имел против такой смерти, если бы кто–нибудь взял и вот так, сразу — понимаете, о чем я?
— Да, я понимаю, о чем вы. Сколько человек вы убили, Брайан?
И человек улыбнулся; в этот момент вошел Уолтер со стаканом воды.
— Столько, что вам и не догадаться. Много, вот сколько. Я это даже во сне умею.
— А что церкви? О них вам известно что–нибудь?
— Какие церкви? Нет никаких церквей. Во сне их нет.
Хоксмур начинал злиться на него.
— Чушь какая–то, — сказал он. — Полная чушь. Вы сами разве не понимаете, какую чушь несете? — Человек повернулся к Уолтеру, протянув руку за стаканом воды, и тут Хоксмур заметил у него на шее несколько багровых рубцов — дело его собственных рук. — Можете идти, — сказал он ему.
— Как так — идти? Вы что, разве не хотите меня задержать?
— Нет, мистер Уилсон, в этом нет необходимости.
Смотреть в глаза человеку он не мог, поэтому встал, чтобы выйти из комнаты; Уолтер последовал за ним, улыбаясь.
— Домой его отправьте, — сказал Хоксмур констеблю у входа. — Или оштрафуйте за то, что полицию от дел отрывает. Делайте с ним, что хотите. Мне он не нужен.
Все еще злой, он вошел в оперативный отдел и обратился к одному из сотрудников:
— Что–нибудь новое есть у вас?
— Есть кое–какие показания, сэр.
— Вы хотите сказать, что нашлись свидетели?
— Ну, в общем, сэр, скажем так…
— Нет, с вашего позволения, давайте так говорить не будем.
— Я хочу сказать, поступили заявления, которые мы сейчас проверяем.
— Так давайте сюда, я посмотрю.
Ему дали пачку фотокопий, Хоксмур быстро проглядел каждую: «Около полуночи свидетель увидел высокого человека с седыми волосами, шедшего по Ломбард–стрит… свидетельница заявляет, что в три часа ночи слышала спор — один голос низкий, один высокий, — доносившийся из района церкви. Один человек был, судя по голосу, пьян… Затем, спустя приблизительно тридцать минут, он увидел невысокого, полного человека, поспешно идущего по направлению к Грейсчерч–стрит… Она слышала, как около одиннадцати вечера на Чипсайде пел какой–то мальчик… Он увидел человека среднего роста, одетого в темное пальто, который пытался открыть ворота Св. Мэри Вулнот… потом она услышала слова «Пошли домой“. Времени свидетельница не знает». Ни одно из этих так называемых показаний Хоксмура не заинтересовало. Люди из толпы довольно часто приходили с подобными заявлениями и описывали нереальных персонажей, приобретавших в их рассказах дополнительные черты в стиле газетных заметок. Бывали даже случаи, когда несколько человек сообщали о том, что заметили одну и ту же личность; могло показаться, будто набор галлюцинаций способен породить собственный объект и выпустить его на улицы Лондона, чтобы он там покружил. Хоксмур знал: если устроить реконструкцию преступления у церкви, появятся новые люди с собственными версиями относительно времени и происшествия; тогда само убийство потеряет очертания и вообще всякое отношение к делу, превратившись в плоское поле, на котором остальные изображают свои собственные фантазии об убийце и жертве.
К нему подошел тот же оперативник, на этот раз несколько смущаясь:
— Тут еще обычная почта, сэр. Ее тоже посмотрите?
Хоксмур кивнул, вернул пачку свидетельских заявлений и склонился над новой кипой бумаг. Там тоже были признания, письма от людей, объяснявших в мельчайших подробностях, что бы они хотели сделать с убийцей, когда его поймают (по какой–то случайности некоторые из них заимствовали меры из его собственного репертуара). Хоксмур привык к подобным посланиям, ему даже нравилось их читать — в конце концов, чужое воображение, выставляемое напоказ, способно производить забавный эффект. Но были и другие письма, менее прочувствованные, которые не переставали его злить: так, один из пишущих требовал более развернутой информации, а другой предлагал советы. Известно ли полиции, читал он, что дети часто убивают других детей; не кажется ли им, что неплохо было бы допросить школьных приятелей бедного мальчика? Будьте с ними построже, дети постоянно врут! Еще один из пишущих спрашивал, не было ли тело искалечено, и если да, то каким образом? Он положил лист и уставился на стену перед собой, покусывая при этом ноготь большого пальца. Когда он снова взглянул на свой стол, внимание его привлекло другое письмо. На разлинованном листе сверху была напечатана фраза «не забыть», вызывая предположение, что его вырвали из блокнота для заметок. Там были нарисованы четыре крестика: три из них образовывали вместе треугольник, а четвертый помещался немного в стороне, так что все сооружение напоминало стрелу:
Фигура была Хоксмуру знакома; внезапно он сообразил, что если принять каждый крестик за условный значок, обозначающий церковь, то перед ним схема местоположения преступлений: Спиталфилдс — вершина треугольника, Св. Георгий–на–Востоке и Св. Анна — концы основания, а к западу — Св. Мэри Вулнот. Под этим было нацарапано карандашом: «Знайте, что обо мне заговорят». А затем шла еще строчка, выведенная так слабо, что Хоксмур едва разобрал ее: «Дай умереть малым сим». Затем он перевернул лист и вздрогнул, увидев картинку: человек, стоящий на коленях, к правому глазу приложен белый диск — это был рисунок, который на его глазах выходил из–под руки бродяги поблизости от Св. Мэри Вулнот. Под ним было написано печатными буквами: «ВСЕЛЕНСКИЙ АРХИТЕКТОР». Размышляя об этом, он потихоньку сунул письмо в карман.
— Ну, и что вы об этом думаете? — Такой вопрос задал он Уолтеру позже, когда они сидели вместе в кабинете Хоксмура, разглядывая знак в форме стрелы, лежавший теперь на столе между ними.
— Да ничего не думаю, вообще–то. Если компьютер…
— А бродяга?
Это Уолтера озадачило.
— Может, это один и тот же человек рисовал. А это его знак, этого бродяги: «Надежды нет» или что–нибудь такое. Давайте я на экспертизу отдам?
— А одного бродягу убили. Тут может быть какая–то связь.
Хоксмур видел, как образуется некая схема, но ее неясность раздражала его.
— Насколько я понимаю, сэр…
— Насколько вы понимаете, Уолтер, расскажите мне, что же вы понимаете.
Это его обескуражило.
— Я просто хотел сказать, сэр, что тут необходимо рассуждать логически.
— Ну да, разумеется, логически. В таком случае расскажите мне логически. Откуда ему известно про церкви?
— Может, эти крестики вовсе не церкви.
Хоксмур не обратил на его слова никакого внимания.
— Я ни разу не говорил про церкви. Никому из посторонних. Конечно, это церкви — что же еще.
Это последнее замечание было снова обращено к Уолтеру. Тот неловко заерзал под взглядом Хоксмура, пытаясь придумать какую–нибудь конструктивную реплику.
— А тот бродяга там правда был?
— Да, Уолтер, был, это я точно знаю. Это меня и беспокоит.
*
Когда Хоксмур уходил с работы, стоял туманный вечер, и вокруг почти полной луны образовался круг розоватого света. Он пошел вверх по Уайтхоллу, потом свернул вправо, на Стрэнд, заметив в тот самый момент, как его дыхание смешивается с туманом. Позади него раздалось: «Я лишнего наговорил!», но, повернув голову, он увидел только двоих детей, идущих в его сторону по вечернему холоду. Они пели: