Хольмганг
Шрифт:
Он увидел по очереди всех Чёрных братьев и как каждый из них отреагировал на поединок взглядов и поз со своим соперником, потому что первым пересёкся глазами со спиной своего. Да, со спиной, потому что Адилс Непобедимый в знак презрения повернулся лицом к морю ещё до того, как два драккара сблизились бортами.
Даже со спины Олаф-рус увидел, что с той поры, как они попрощались, Адилс вырос, по крайней мере, на ладонь выше его, и раздался в плечах. Теперь в нём было совершенно невозможно признать того худого, но жилистого мальчика, каким Олаф знал самого младшего Чёрного брата в детстве.
Они познакомились, когда Олафу было девять лет, а Адилсу восемь. Через четыре года племя русов вернулось к прежним фиордам
Олаф много времени проводил с Адилсом, но никогда не считал его другом. Да, все четыре года он пересекался с самым младшим из Чёрных братьев почти каждый день, но он пересекался столь же часто и с другими детьми этого племени. Да, он каждый день играл хотя бы в одну игру с Адилсом, но он столь же часто играл и со многими другими мальчиками. Да, они много разговаривали, но каждый раз в этом разговоре принимал участие и другой ребёнок. Поэтому нет, не друзья… А может, и друзья, но не лучшие.
У Олафа не было связано с именем Адилса тех приключений, что связывают людей на всю жизнь. Когда он захотел добыть рысь, то взял с собой Тарви Охотника, а не Адилса. Когда провалился в полынью, то его вытаскивал Унгольф Волчонок, а Адилс за два дня пути тренировался с двумя деревянными мечами.
Пожалуй, единственное, чем Олаф занимался с Адилсом чаще, чем с другими детьми, это эйнвинги. Мальчики сходились в дружеских поединках каждую неделю и, несмотря на то, что рус был старше на год и выше на полголовы, маленький Чёрный брат каждый раз выходил победителем. Лишь единожды, перед тем, как племя русов вернулось в родные фиорды и на легендарные острова, Олаф-рус выиграл у Адилса, уже получившего, пусть пока среди детей, прозвище «Непобедимый».
Встретившись с товарищем детства спустя десять лет, Олаф поначалу не чувствовал за собой никакой вины, будучи убеждён, что они с Адилсом хорошие знакомые, но не лучшие друзья, а на эйнвингах дрались только потому, что Адилс был единственным мальчиком, у которого было чему поучиться. И уже после того, как спина оскорблённого воина исчезла из его взора, а следом один за другим мимо глаз проплыли остальные Чёрные братья, Олафу пришло в голову, что тот, кого ты не считаешь за друга, вполне мог считать лучшим другом тебя.
Олаф вспомнил, сколь мало Адилс общался с другими детьми и с родными братьями, и на мгновение пожалел о том, что принял приглашение старика без имени. Будь это любой другой из Чёрных братьев, молодой рус не знал бы сомнений, потому что помнил, на какие шаги те способны: и порой приходивший в настоящее упоение от собственной силы Марви, и коварный до ужаса Ваги, и безжалостный, как акула, Торальф. Помнил и не удивился бы, если бы нашлись такие поступки, за которые этим людям было не стыдно послать оскорбление. Но Адилс. Адилс, который жил только поединками и только раз ходил в настоящий поход. Адилс, который выиграл последние пятнадцать хольмгангов, не убивая противника, что уже говорит о многом. Адилс, который был так оскорблён словами, которых Олаф-рус никогда не говорил, что даже повернулся к нему спиной во время поединка взглядов.
Нет, Олаф не боялся его мечей, он боялся сейчас того, что могут натворить его собственные. Он подобрал противоядие к Адилсу, будучи ребёнком, и не сомневался, что эта уловка пройдёт и сейчас. Но Олаф сомневался: хочет ли он теперь, чтобы она прошла?..
Перед мысленным взором Олафа мелькнула оскорблённая поза Адилса, но следом тут же сверкнул дорогой меч и блестящая кольчуга.
У него будет время подумать. Он будет драться последним и время на раздумье есть.
Но тут Олаф вспомнил, что им предстоит поединок насмерть, и выбросил сомнения из головы. Ранить, не убив… на хольмганге такое стремление с таким бойцом, как Адилс, добром не кончается. Олаф-рус ещё не продолжил род (на гуляку Гальдерика не было никакой надежды, а остальные родственники или умерли, или были слишком стары для любовных забав), и потому не собирался покидать Срединный Мир раньше времени. И брать на себя добровольно клеймо труса, отказываясь от поединка, тоже не думал…
Драккары разошлись и стали с разных сторон подплывать к острову, делая большой круг. Стоило им повернуться кормой друг к другу, как на остальных кораблях громкий стук оружия по щитам возобновился, и радостные крики зрителей, исходивших душой от предчувствия грандиозного зрелища, были ему сопровождением.
Корабли с поединщиками делали такой большой круг, чтобы дать время: бойцам – размяться, а судьям – первыми взойти на остров. Драккары, везущие судей – многоопытных жрецов, искушённых во всех обычаях своей суровой страны – отделились от остальных и на всех вёслах поспешили к Острову Гордости. Оба судьи уже сообщили каждой из сторон радостную весть: небо будет мирным и безветренным весь день и потому ограничений по времени у бойцов нет. Больше бойцов были рады только зрители. Ведь случись сильный ветер и даже со спущенными парусами и поднятыми вёслами корабли так разметает, что пока они плывут к острову на доступное для глаз расстояние, все поединки могут закончиться.
Судьи уже взобрались по верёвочной лестнице и вступили в спор о том, как правильней провести этот хольмганг, а драккары с поединщиками были ещё далеко. Олаф-рус, даже не будь вокруг стука оружия о щиты и криков взбудораженных зрителей, ничего бы не услышал с такого расстояния, но это ему и не требовалось. Он знал, о чём разговаривают судьи, потому что плохо помнил правила хольмганга только для старика без имени.
В этом хольмганге присутствовал лишь один спорный вопрос. Одна традиция требовала, чтобы бойцы дрались по старшинству, другая – чтобы восемь воинов с разным оружием сражались как один. То есть, как викинг, имеющий полное вооружение, сражается сперва копьём, потом секирой, потом мечом и затем, подобрав меч противника, двумя мечами сразу, так первыми на площадку для хольмганга должны были выйти Ваги Острослов и его противник, а потом уже и остальные. Олафу-русу было всё равно – они с Адилсом дрались последними в любом случае – но предчувствие ему подсказывало, что бой будет проведён по замыслу старика без имени. То есть Чёрные братья умирают в порядке старшинства… или одерживают назло старику один за другим славные победы.
Люди, от которых зависела жизнь Чёрных братьев, проводили последнюю тренировку. Для кого-то, учитывая славу противника, вполне возможно, последнюю в жизни. Точнее, тренировался один Флоси, пытаясь взмахами копья успокоить пожар, в который его душу вверг ехидный Ваги Острослов. Остальные ограничились короткой разминкой и сейчас с волнением в груди ждали прибытия к берегам Острова Гордости.
Гуннар Поединщик беззвучно шептал заклятия и истово целовал амулет с изображением Тора. Олаф-рус стоял неподвижно, вращая то в одну, то в другую сторону кистями опущенных рук. Эрик Одержимый, пережёвывая лошадиную порцию шалых трав, равнодушно натачивал лезвие и без того острой секиры.
То, что Эрик предпочёл тяжёлому боевому топору (годному и для рубки леса, и для пешего боя) более лёгкую секиру (непригодное для иных целей кроме убийства оружие с сильно выгнутой стальной частью и, как ясно из названия, годное и для секущих, а не только рубящих ударов) говорило, что это неглупый человек. Но и не знай, чем он вооружён, Олаф-рус по вчерашнему разговору понял бы, что в часы, свободные от видений, данный берсеркер приятный и умный собеседник, мужчина спокойный и рассудительный. Вчера, только когда старик без имени грубо прервал беседу руса и дата и помахал мешочком с таинственными травами, в вечно расширенных зрачках Эрика мелькнуло безумие.