Хольмганг
Шрифт:
А Олаф-рус понял из новой саги Флоси Среброголосого даже то, чего Флоси не говорил. Понял не только как появился Остров Гордости, но и почему он на самом деле так называется. Но эти выводы, как и мысли насчёт личности странного старика и викингов его драккара, он держал при себе.
Старик не услышал ни слова из саги Флоси Среброголосого, потому что смотрел в горизонт и лелеял свою ненависть. Тем временем одни его гребцы спешили уступить место другим. Тем, кто отсыпался весь день, чтобы грести всю ночь.
Владелец судна остался на своём посту, даже когда ночь перевалила за середину. Хольмгангеры, завершив тренировки, уже легли спать, а старик всё смотрел вдаль, в направлении Гордого Острова. Острова, должного стать могилой или для Чёрных братьев, или для их противников. Острова, которому предстояло в ближайшее время принять самый великий хольмганг в своей истории с тех времён, когда могучий Нуганрик и славный Кайниф сошлись в смертном поединке.
Хольмганг.
Сотни лет это слово заставляет сердца обитателей Севера биться сильнее обычного, потому что жизнь в холодных землях всегда сурова и порой скучна. Викинги не могут вечно ходить в походы, и совсем не покидают скудных пастбищ родины пополняющие время от времени их ряды бонды – люди, что говорят с викингами на одних языках, но кого викинги не считают за родной народ. Время от времени кому-нибудь из молодых бондов надоедает ухаживать за козами и овцами, и он просится в хирд самого отважного конунга ближайшего племени. С этого момента бонд становится другим человеком. Отныне и он, и дети его будут жить только разбоем и войной, в крайнем случае охотой и рыбной ловлей. И каждый бонд всегда готов стать викингом, потому что хоть и ухаживает за скотиной, но сам никогда не становится скотом.
Да, викинги считают крестьян земель, которые лежат южнее страны фиордов, за говорящий скот, потому что не понимают: как можно позволить забирать у себя большую часть урожая за мнимую защиту? Как можно терпеть то, что терпят эти землепашцы? Как можно позволить властителям отнять у себя право, что отличает свободного человека от раба, священное право на оружие?.. Разве таковы бонды, которые ведут нехитрое хозяйство в глубине страны фиордов?!.. Нет, каждый из них знает песни скальдов не хуже прибрежных обитателей и никому, даже викингам, не позволит отобрать малочисленных овец и коз, потому что, работая косой, не забывает про копьё. Он не может никого обеспечить, кроме собственной семьи, но разве это нужно, если весь люд в тех странах, что откупаются серебром от нашествий морских убийц, работает на своих поработителей? Они шьют одежды, какие любят на Севере, и заключают мечи в рукоятки с громадным навершием, по обычаям викингов. Они сами верят в слабых богов родины, но куют украшения с изображениями асов и ванов. Викинги тратят на все эти вещи серебро, полученное в качестве выкупа от этих же людей, и всегда готовы поделиться купленным с бондами своей родины, потому что те отдают морским разбойникам часть припасов в голодную зиму.
Нет, викинги не лгут, когда говорят, что в их стране нет крестьян и ремесленников, что каждый обитатель страны фиордов воин с рождения. Бонд не может называться крестьянином, хотя бы потому, что кормит только себя и изредка нескольких викингов, что говорят на одном с ним языке. О существовании бондов многие народы Большой Земли даже не знают. Они думают, что в краю фиордов люди живут только на побережье и считают, что дальше дня пути от моря здесь обитают лишь волки и медведи. Мало кто из путешественников отваживался углубиться в земли свейнов и русов, датов и норманнов, кергов и шарнов, и прочих племён, живущих морским разбоем и кровавой войной. Лишь став рабом, можно убедиться, что страна викингов населена не только викингами. Но вот рассказать об этом будет сложно, потому что короток век раба там, где в злую зиму бывает и нормальным людям не хватает еды. И счастье пленного шота, валлмана или булгара, если он сын не крестьянина, а ремесленника. Им будут дорожить, и когда от старости бедняга уже не сможет ковать столь любимые викингами украшения с переплетающимися змеями или выделывать прочные кожаные рубахи, держащие стрелу на излёте, то его, может быть, не заколют во славу богов, а отпустят на родину и даже дадут серебра в придачу.
Но даже рабы, услышав слово «хольмганг», забывают на время о своих печалях, ибо схватка двух равных бойцов – зрелище, что одинаково услаждает взор и понимающих толк в искусстве боя, и дерущихся только во сне. Без песен скальдов и поединков чести в стране фиордов в долгие зимы вешались бы на соснах с тоски и викинги, и бонды, и их рабы.
Но поединки по жёстким правилам злободневны не только зимой. Не каждое лето викинги ходят в походы. И если драккары до осени сохнут на берегу, снова скуку одних людей помогает развеять кровь других, пролитая на расстеленный на земле плащ или на землю острова, у которого нет иного предназначения. Ну и, наконец, даже если викинг находится в походе, то разве на борту драккара, несущего смерть и разорение слабым мира сего, не бывает споров, разрешить которые способен лишь поединок, имя которому…
Хольмганг!
Да, слово «хольмганг» звучит чаще там, где задето слово «честь». Конфликт может произойти где угодно и когда угодно, и потому плащи, предназначенные для честного боя, бывает, расстилают и в землях Шарлеманя, и в стране, которой правит могущественный басилевс, да и есть ли в Срединном Мире уголок, куда бы ни заносила тропа войны и разбоя сыновей Севера?..
И такому поединку, если не дерутся родственники или лучшие друзья, рады все участники похода. Сражаясь в строю свинфикинга, викинги наслаждаются хмелем боя, а радость созерцания поединка им может подарить только.
Хольмганг!
Да, можно получить удовольствие, наблюдая стремительные атаки и умелые защиты, не только когда льётся кровь на Ореховом поле, но и когда два викинга решили выяснить кто из них сильнее в дружеском эйнвинге. Однако, несмотря на то, что в эйнвинге нет никаких правил, смотреть на него не так интересно, как наблюдать строгий.
Хольмганг!
Хольмганги на Ореховых полях проводятся не так часто, а на малых островах и того реже, на эйнвингах же любой сын Севера дерется, едва научившись держать оружие, чуть ли не каждый день и до окончания срока жизни. У эйнвинга нет никаких правил, но противники ограничиваются только порезами или щелчками меча по шлему. У хольмганга есть жёсткие правила, но здесь никто не обозначает удары, а все бьют в полную силу, и каждый четвёртый хольмганг заканчивается смертью. Тот, кто убьёт даже едва знакомого противника на эйнвинге, презираем окружающими, а тот, кто убьёт даже лучшего друга в хольмганге, будет обласкан, во всяком случае на словах, в том числе родными покойника. Особо отчаянный эйнвинг может длиться, пока обессилевшие от потери крови противники не упадут на землю, а хольмганг заканчивается, когда первая капля алого сока жизни коснётся земли или расстеленного на земле плаща. Но и жёсткий и мягкий эйнвинг предназначены для того, чтобы дети северных фиордов были самыми лучшими бойцами Срединного Мира, и потому его участники выходят на площадку не убивать, а учиться убивать, хотя отсутствие правил и поощряет первое. А хольмганг, во всяком случае формально, начинают, именно чтобы лишить кого-то жизни, и потому так и случается, хотя десятки правил мешают это сделать.
Да, эйнвинг предназначен для тренировок, и потому викинги дерутся на дружеских поединках любым оружием против любого оружия. Секира выходит против боевого топора, косарь (боевой топор датов) против рефтхи (копья-топора свейнов), а копьё-топор против обычного копья. Всяким оружием бьются на эйнвингах, ибо, скажем, опоясанный прямым мечом викинг должен быть готов встретится и с вооружённым дубиной шотом, и с его южным соседом, взявшим в одну руку малый нож брайтсакс, а в другую скрамасакс, не уступающий коротким мечам по длине. А на хольмганг выходят с одинаковым оружием, потому что когда великий Один отбирает достойных бойцов в Валгаллу, он должен иметь беспристрастные сведения.
Да, Один страшится далёкого, но неизбежного Рагнарека – судилища богов и великанов, на котором будет осуждён на смерть не тот, кто неправ, а тот, кто выставит меньше достойных бойцов. И хотя Один знает исход того ужасного дня, но не устаёт незримой тенью витать над полями сражений и над расстеленными на земле плащами и всматриваться пытливым взором единственного ока в то что там происходит. Лишь война даёт конунгу Асгарда возможность пополнить ряды эйнкериев – воинов, достойных Валгаллы, а в мирной жизни такую возможность даёт только…
Хольмганг!
И потому сходились и будут сходиться сыны северных фиордов в подобных поединках. И потому будут смотреть на такие поединки и переживать за одного из участников, ибо сам Один занимается этим на каждом.
Хольмганге!
И не так важен повод. Месть или ревность, любовь или ненависть, земельный или имущественный спор. Главное, что справедливо между викингами разрешить все эти вопросы способен только.
Хольмганг!
И пусть в стране северных фиордов уже появились профессиональные хольмгангеры, но большинство дерётся на Ореховом поле не для того, чтобы заработать славу без риска.