Холод черемухи
Шрифт:
Александр Сергеевич отрывал кудрявый висок от подушки и был, как всегда, недоволен:
– Он должен спать в детской! Он – мальчик, не девка!
Он был – её мальчиком, в этом всё дело.
Ради своего мальчика она могла жить и без мужской любви, ей были совсем не нужны адюльтеры, и, когда ей рассказывали, что какая-то дама, имеющая ребёнка, вступила в запретную связь и об этом узнали, она от души удивлялась: зачем этот риск? Что же будет с ребёнком?
Учитель гимназии Александр Данилыч Алфёров, с которым она познакомилась в поезде, когда
И лет ему было… больше, разумеется, чем Александру Данилычу, но ведь немногим больше. А ей было пять, или шесть, или восемь.
Тогда, в поезде, она сразу догадалась, что Александр Данилыч влюбился. Но не по его растерянным глазам, не по его радостной и беспокойной улыбке, которая появлялась на этом умном лице, когда он обращался к ней с пустяковым вопросом, а по тому волнению, которое поднималось в ней самой, когда он обращался к ней.
Александра Самсоновна поначалу не показалась Нине ни красивой, ни даже привлекательной, но постепенно, всмотревшись в её всегда немного смущённые бархатные глаза и заметив, как, рассказывая что-то, Александра Самсоновна до корней волос загорается открытым и сизым, совсем подростковым, неловким румянцем, она призналась себе, что в этой невзрачно одетой, совсем не кокетливой женщине есть что-то своё, что сильней красоты. Она увидела, что Александра Самсоновна тоже чувствует состояние своего мужа, но виду не подаёт и будет терпеть, сколько гордость позволит. Без всяких вопросов и без выяснений.
Поезд подошел к Ялте на рассвете, в немного ворсистом от недавнего дождя и прозрачном огне которого уже проступали высокие горы. И там, на вокзале, они попрощались. Она провела три недели одна, смеясь нарочито над своим одиночеством, и в письме домой, Александру Сергеевичу, вдруг подписалась: «Дама с собачкой». Муж ответил раздражённо, упрекнул в безвкусице и гимназической любви к литературным штампам, и ей стало стыдно. Всё это время она ловила себя не на том, что постоянно вспоминает Алфёрова, а на том, что жгуче ревнует его, чужого, едва знакомого ей человека, к его собственной жене. Бархатные смущённые глаза и сизый румянец Александры Самсоновны стали казаться ей ещё привлекательнее на расстоянии, и она с отвращением и слезами представляла себе, как Александр Данилыч целует эти глаза, и сизый румянец становится ярче…
В Москве они встретились у самого её дома через месяц после того, как Нина вернулась из Ялты.
– Что же вы так долго не приходили? – усмехнулась
– А я разве мог? – прошептал он и вдруг сразу взял её под руку, словно торопясь куда-то.
– Куда вы хотите меня увезти? – спросила она.
Александр Данилыч снял перчатку и вытер ею лоб. Она засмеялась.
– Не бойтесь, – сказала она. – Не такая я любительница приключений. Я в шутку спросила. Зачем вы пришли?
– Вы знаете, Нина, зачем, – твёрдо ответил он и этой твёрдостью вдруг снова напомнил ей деда, его интонацию.
– Вы любите меня, Александр Данилыч?
Можно было назвать его Александром или даже Сашей, но это же имя носил её муж.
– Да, Нина, – просто и твёрдо сказал он. – Наверное, я вас люблю.
– Почему же: «наверное»? – прищурилась она.
– А может быть, вы – нехорошая?
– Как так: нехорошая?
– А вот как бывает. Плохая, без сердца.
– Проверьте, – шепнула она. – Вам никто не мешает.
– Но я всё равно вас люблю, – с мукой в голосе возразил он. – Мне это неважно.
– Но вы ведь женаты, – зачем-то сказала она. – И ваша жена дорога вам, я знаю.
Он сморщился и сердито посмотрел на неё.
– Жена моя здесь ни при чём, – резко сказал он. – Давайте не будем играть мелодраму.
– Вы правы, – кивнула она. – Как мне всё-таки странно, что мы с вами так легко разговариваем! Хотите, пройдёмся?
Он снова взял её под руку, и они медленно прошли по Малой Молчановке, Большому Ржевскому переулку, потом оказались на Собачьей площадке. Здесь они остановились и сели на скользкую от тонкого слоя льда лавочку.
– Вам не холодно? – спросил Александр Данилыч.
Она отрицательно покачала головой. Снег, хрупкий и мелкий, как соль, совсем молодой ещё снег, слегка захрустел под ногами.
– Мне с вами легко, – снова сказала она. – А с мужем всегда было трудно. Всегда.
Он блестящими испуганными глазами взглянул на неё из-под шапки.
– Что, Саша? – спросила она и почувствовала, как слово «Саша» немного царапнуло горло.
– Давайте мы не будем обсуждать этого, – пробормотал он. – Ни вашего мужа, ни мою жену…
– А что будем делать? – засмеялась она.
– Я очень люблю вас, – твёрдо, с тою же знакомой ей дедовской интонацией сказал Алфёров. – И всё, чего я хочу, это быть с вами где-нибудь. Где никого, кроме нас, не будет.
Он перевёл дыхание и прямо в глаза посмотрел ей. Она не ожидала, что можно говорить так. И сразу, на первом свидании.
– У вас было много любовниц? – спросила она так же прямо.
– Когда был студентом, да, были. Потом я женился.
– И больше их не было?
– Нет, больше не было. Зачем вы об этом?
– Вы странный человек, Александр Данилыч.
– Я странный? Да что вы. Я очень простой.
– Вы не хотите поцеловать меня? – спросила она.
– Я? Очень хочу. И поцеловать, и не только…
– Тогда поцелуйте.
– Нас могут увидеть, – сказал он, не делая ни одного движения в её сторону.
– И что? Вот расстанемся нынче, и я никогда…
– А это всё – ваше решение. Как скажете вы, так и будет.
И опять блестящими испуганными глазами посмотрел на неё. Она поднялась и протянула ему руку. Он встал.