Холод, согрей
Шрифт:
Тиморис тянет лапу к цветку.
Эгорд рванулся вперед, под сапогом хруст муравьиной скорлупы, рука бросилась к Тиморису.
Лопатки, плечи и ворот Тимориса окутал розовый флер, Эгорд сжал кулак, дернул руку на себя, Тимориса резко швырнуло назад, его рука, уже до локтя в нише с цветком, покинула ее мгновенно. По краям ниши успели с лязгом вырасти зубы, челюсти сомкнулись с громким щелчком, Тиморис упал под ноги Эгорду с криком, кисть прижата к животу, воин согнут пополам, поскуливает.
Эгорд помог встать.
Тиморисова
– Твою бесятину!
Воин поднял перепуганный взгляд на то, что чуть не лишило предплечья.
Тварь разомкнула челюсти чуть-чуть, за ними хлюпает, клокочет, извивается, поблескивает во мраке, челюсти лениво пережевывают.
– Что за гадость?!
– Рукоед, – ответил Эгорд.
Поднять Тимориса не вышло, его задница будто стала чугунной, окровавленная рука дрожит. Эгорд опустился на колено, держит кисть друга в осторожных тисках, накладывает на покалеченный палец медовую паутинку кровоостанавливающего заклинания.
– Рукоед?! – просипел Тиморис.
– Рукоед, ногоед, головоед… Зависит от трагических случаев в той или иной местности. В одних землях назвали «пожирателем принцесс». Девочки, как правило, и клевали на такую приманку. Не знал, что ты в душе принцесса.
Взгляд Эгорда собран на объекте лечения. Так-с, теперь слой магии против боли. Далее – обеззараживание.
– Палец! – ноет Тиморис. – Чем теперь красоток щупать, а?
– А остальные девять на что? Не ной, сейчас отведу к Леарит, палец будет как новенький. На то магия и светлая.
Эгорд поднял Тимориса на ноги. Обрубок пальца укутан в кокон мягкого, но плотного света, пальца почти не видно, одни контуры.
Пасть рукоеда уже отчавкала, челюсти раскрылись. Внутри цветок, невредимый, только не сияет, лепестки сложены в столбик, как у обычных цветов ночью. Зубы втянулись в земляные десны, теперь это снова ниша, ничего не напоминает о монстре. Цветок распускается, стены ниши наливаются сиянием, в воздухе затанцевали фонарики пыльцы.
Будто ничего не было.
– Бесятина! – возмутился Тиморис. – Я думал, цветочку конец.
– Рукоед его бережет. Кто будет дураков приманивать?
– Спасибо на добром слове.
Эгорд усмехнулся.
– У меня хороший учитель добрых слов.
– Угу. Хафал. И моя дочка.
– Пропащий я человек, не то что ты. Тебя хоть сейчас в Светлый Орден.
Эгорд тянет Тимориса за собой, прочь из муравьиного логова, Тиморис ковыляет, то и дело оглядывается.
– И чего эта тварь здесь забыла? Людей, готов спорить, тут не было отродясь.
– Гигантские насекомые, на цветок за нектаром.
– Развелось тварей!
– Цветок называется разочар. Раньше цветы и зубастые пасти были порознь, но потом вступили в сотрудничество. Рукоед дает цветку защиту от дождей, солнца, камней, от таких, как ты. А разочар служит рукоеду приманкой. И защищает от магии.
– Как?
– Сок разочара обладает уникальным
– Ты явно путешествовал больше меня. Я о таких тварях и цветочках даже не слышал. А может, слышал, да из башки вылетело…
Эгорд и Тиморис вернулись к остальным, Леарит осчастливила воина, вырастив ему палец, и отряд продолжил спуск.
Пещеры сменяют одна другую, иногда приходится протискиваться. Кругом сумрак. Растения, грибы и насекомые вместо фонарей, наполняют воздух красками, как на дне моря.
Эгорд повел спутников так, что сделали крюк, хотя сами не ведают. Надо посетить секретное место, о нем знает только он. Всего тайников три, но путь проходит вблизи лишь одного, и проверить не помешает.
Привал.
Тимориса вновь нужно лечить. Воин укололся о куст хахактуса, его яд вызывает приступы смеха, такие, что можно дохохотаться до грыжи. Леарит взялась лечить, Тиморис покрылся зеленой сыпью. Хафал держит, с удовольствием угощая тумаками, чтоб не дергался. Тот усмиряется с трудом, смех как брызги фонтана, но демон не возражает – повод дать в рожу снова.
Эгорд, не привлекая внимания, удалился в пещерку, вход в нее замаскирован мороком. Воин-маг дотронулся до стены, ее кусок, узнав хозяина, превратился в лед, растрескался до белизны, с глухим перезвоном рассыпался.
По шуршащей насыпи белых градин Эгорд входит в пещеру, гряда льдинок за спиной опять собирается в ледяную стену, превращается в камень.
Эгорд улыбается, озирает свое творение.
– Привет, мои хорошие.
Здесь кружат стрекозы из зеленого льда. Рой стрекоз. Неспешная воронка, от трепета ледяных крылышек звон, словно льются бриллианты. Стрекозы мерцают, то появляясь, то исчезая, их чары невидимости работают в полсилы. Стены в норках, как в муравейнике, стрекозы то и дело к норкам подлетают, ныряют в них уже незримыми, а вылетев в другие пещеры, разлетаются по жилам подземелья невидимой кровью.
Эгорд идет к центру пещерки, стрекозы уступают дорогу, обтекают, сливаясь в кокон.
Остановился перед круглым ледяным алтарем, где покоится и производит новых стрекоз его гордость.
Матка!
Восемь крыльев-кинжалов волнуются, между ними сияет золотой слиточек глаза, Око Асимиры, под ним шевелятся жвалы. Лапок не счесть, как у гусеницы, вгрызаются в ледяной насест. Сзади этот трон украшает веер ледяных кольев. Из брюшка размером с перезрелый кабачок в нишу насеста выпадают зеленые, как малахиты, ледяные яйца. Их целая горка.