Холод юга
Шрифт:
Ничего хорошего из степей ни разу еще не приходило. Неудивительно, что и Древние не изменяют этому обыкновению.
В такой же зимний день, в таком же заснеженном от края до края ровном до отвращения месте Либерий потерял лучшего учителя и лучшего друга. И вот уже четвертый день пытается изгнать из головы навязчивые воспоминания.
Сейчас они набросились с новой силой. Потому что к чистейшему листу снежно-белой равнины Тьма приложила свою черную печать. Все как в тот раз. Демоническая сила ударила по степи с такой силой, что образовался глубокий, ненормально ровный провал, заполненный
Не провал – гноящаяся рана земли.
Еще вчера на этом месте располагался один из охотничьих лагерей. Южане любят сколачиваться в ватаги и пропадать здесь месяцами, истребляя стада бизонов ради дурно пахнущих шкур, из которых мастера Новограда выделывают отличную кожу. С туш больше ничего не берут, разве что отхватят язык или кусок печенки для ужина. В сезон хищники и падальщики здесь так отъедаются на дармовщине, что через обленившихся сволков можно переступать безбоязненно, а стервятники не могут оторваться от земли.
Охотники народ разношерстный, но Либерий, да и остальные братья, их не любил всех до единого. Слишком сильно в южанах семя былой скверны, а уж сюда, к самой границе с Тьмой, заявляются далеко не лучшие. Если кто из них и обращается к Богу, то лишь произнося богохульство. Всех без разбора можно смело предавать церковному суду лишь за то, что избрали такой образ жизни – при нем невозможно не испачкаться. Но не так все просто в мире, потому и не трогают поганцев.
Да и как тронешь, ведь если вязать всех замаранных, то людей на юге не останется вовсе. А там, где нет духа человеческого, Тьма быстро становится полноправной хозяйкой. Вот и приходится терпеть наглых горцев, агрессивных к святому и грешному степных охотников, вороватых добытчиков грязного металла, которые шастают по руинам древних городов и прочим навеки проклятым местам. Хоть и плачет по ним засаленная веревка или костер, но лучше уж такие, чем вообще никого.
В этом лагере охотникам теперь делать нечего. Ярость, с которой обрушилась Тьма, мало что оставила от хижин. Лишь сиротливо торчащие из снега обугленные жердины и их связки показывали, что здесь не так давно обитали люди.
Либерий, не сводя взгляда с черной дыры и ни к кому конкретно не обращаясь, задумчиво произнес:
– С ночи начало холодать, да и снег поутру шел, но яму не замело.
– Брат Либерий, яма глубокая, до слоя водяного добралась, вот и тает снег, не задерживаясь, – из-за спины отозвался один из братьев.
Уставшая голова не могла вспомнить его имя, и потому Либерий на это ответил обезличенно:
– Брат, снег тает лишь на дне, в грязи. Склоны должны замерзнуть, но этого не случилось.
– Яма очень свежая. Очень. Должно быть, мы нашли то самое место.
– Снег весь день срывается. Я могу признать, что дно и склоны теплые от сочащейся воды, но как быть с кусками земли, разбросанными по округе? Взгляните: они черны, будто их выкопали только что. А ведь громыхало после заката.
– И впрямь. Да и снег вокруг них подтаивает.
Обернувшись, Либерий нашел взглядом брата Цапия, присланного из самой Цитадели для руководства походом:
– Эта земля отравлена
Цапий тот еще служака – себе на уме, но чужой опыт уважает и не стесняется им пользоваться, честно признавая свою неосведомленность. Вот и сейчас высказался прямо:
– Зачем древний отравил эту землю?
– Может, хотел нас запугать? – вопросом на вопрос ответил безымянный брат.
– Пусть скажет брат Либерий, – с нотками раздражения заявил Цапий.
Либерий, отвернувшись, долгим, немигающим взглядом уставился на лагерь, затем нехотя произнес:
– Ответ я не знаю. Однажды видел такое, и сделали это демоны, которые владеют проклятыми душами запов. Может, и здесь древний ни при чем.
– Но голос твари шел отсюда.
Либерий покачал головой:
– Южный хребет слишком сильно искажал ее крик, летописи говорят, что такое в этих краях постоянно происходит. Мы не можем быть уверены, что шли правильно, ведь последние два дня ничего не было слышно.
– Но тогда, летом, в горах, удалось отыскать логово технотварей после единственного крика.
– Да, но при этом мы были не настолько далеко от источника крика, с нами были проводники из местных и хорошие следопыты. К тому же нам подсказали, что древние, предаваясь своим темным занятиям, портили мутью воду во всех реках и ручьях, где останавливались. Нам достаточно было посылать разведчиков к устьям, чтобы заметить следы их поганой деятельности. А здесь никого нет: ни проводников, ни следов. Степь везде одинаковая, понять, где их надо искать, невозможно.
– Проводники у нас есть.
– Отъявленные пьяницы и тупицы. От них нет толку.
– Да… Жаль, что мы не летом сюда пришли. Тут бы, по крайней мере, можно было надеяться на помощь охотников. Если, разумеется, хорошенько их заставить. Все же, думаю, следует поговорить с проводниками. Приведите этих никчемных мерзавцев.
Проводников было два: Ренатий и Хрюк. У второго, скорее всего, это не имя, а кличка. Уж очень подходит к внешности и характеру. Честно признать, Либерию и прочим братьям было плевать на то, как их зовут, и вообще на все, что не касалось их прямых обязанностей. Надо признать, что справлялись с ними горцы далеко не блестяще. Спасибо, хоть почти с первого раза вывели к удобной тропе через Южный хребет, да и про лагерь этот вспомнили сразу, как только ночью в этой стороне полыхнула немыслимо сильная зарница, после чего вскоре донеслись раскаты грома.
По вине этих субчиков отряд уже несколько раз плутал в хаосе скал – это прекратилось лишь в степи. Проводников получше не нашлось, даже этих лодырей привлекли с трудом. Еретики показушно выразили покорность войску церкви, но при этом во всем старались поступать наперекор, не выказывая открытой агрессии. Если раньше за пару горстей серебра можно было легко найти тройку ренегатов, готовых помочь, то теперь сколько ни предлагай, толку нет. Одни тут же начинали жаловаться на многочисленные хвори, не позволяющие покинуть теплую избу, другие попросту надевали лыжи и уходили в горы, где искать их можно до весны, причем не следующей.