Холод

Amazerak

— Ушёл? — Йозеф запер за мной входную дверь. — Молодец. Думали ты — того. Остальных видал? Что с ними?

Томаш и Вторак тоже были здесь. Они с любопытством смотрели на меня, словно я с того света вернулся.

— Прошка убежал в другую сторону, — сказал я, — остальные мертвы.

— Твою мать! — сплюнул Йозеф со злости. — Нас всего трое осталось. Теперь мы тут в западне. Втроём даже от собак не отбиться.

— Во-первых, не втроём, а вчетвером, — поправил я, — а во-вторых, можно попробовать отыскать Прошку.

— Да этот тупень, небось, сгинул уже, — махнул рукой Йозеф. — Дурачина же! Не знаю, зачем его вообще берут постоянно.

— Тшш! — вдруг зашипел Томаш и прошептал. — Прячься!

На улице раздавался цокот копыт. Кажется, кирасир шёл по нашим следам. Мы присели на корточки за одной из печей и стали ждать. Чья-то тень загородила окно цеха. На лицах моих спутников застыл ужас, но никто не издал звука, а я думал о том, что сейчас снова придётся морозить этих двоих. Первый-то раз пришлось повозиться, а как теперь справляться, и вообще неясно.

Но вот копыта снова застучали по мёрзлой земле: конь пошёл дальше.

Мы все вздохнули с облегчением, когда цокот смолк.

— Вот же, бестия, — тихо пробормотал Йозеф. — Он что, теперь всё время нас гонять будет?

— Что делать-то? — нетерпеливо спросил Вторак.

— Уходить надо, — буркнул Йозеф. — Подальше отсюда.

— А Прошку хорошо бы найти, если он ещё жив, — заметил Томаш. — У него мать одинокая, больная. Что она без сына-то станет делать?

— Некогда, — процедил Йозеф. — Пока искать будем — стемнеет. Тогда всем хана. Все ж знаете правило.

Когда Томаш сказал о матери дурачка Прошки, я вдруг вспомнил о своей. Она ведь тоже теперь осталась совсем одна. Муж скончался двенадцать лет назад, а теперь и единственный сын не доехал домой. У меня даже ком к горлу подкатил.

— Я найду его, — поднялся я. — Ждите.

— Куда тебя несёт? — нахмурился Томаш. — Все пойдём.

— Смысла нет, — ответил я. — Шума от нас будет много, а если кого встретим, всё равно не отобьёмся.

— Ладно, — протянул Йозеф. — Только быстрее. Сегодня ещё брешь надо открыть. А шляться в потёмках чой-то не охота.

Я подумал, что найти Прошку будет несложно: всего-то надо вернуться на место схватки и оттуда идти по следам парня.

Близ перекрёстка, рядом с которым я дрался с кирасиром, лежали три изуродованных трупа. Тела я обыскал. Забрал мешочки с пулями, а так же сосуд с пеплом из котомки Саввы. Подумал: пригодится. Не зря же мы специально задержались, чтобы собрать прах существа. Значит, был в этом какой-то прок. Возможно, его, как и кристаллы, получится продать, когда вернёмся в Явь.

Прошка далеко не ушёл. Он спрятался в одном из дворов неподалёку, забрался в сарай и схоронился за кучей дров. Когда я нашёл его, он так и сидел, трясясь от страха. Дрожащей рукой он направил в меня свой фитильный пистолет.

— Как тебе удалось? — пробормотал Прошка. — Он же зарубил тебя!

— Нет, тебе показалось. Пошли, нас ждут.

— Я не пойду, — замотал головой Прошка. — Не пойду с тобой, ты — колдун.

— Хорош придуриваться, — я отвёл пистолет схватил парня за шиворот и выволок из сарая. — Тебя товарищи твои ждут. Уходить надо отсюда, пока эта тварь не нашла нас.

Мы с Прошкой вернулись в цех, и оттуда уже все вместе двинулись дальше. Ни у кого даже мысли не возникло возвращаться к трупам товарищей: Йозеф и остальные торопились покинуть этот злополучный район.

Вскоре оказались на дороге, ведущей через поле. Впереди виднелись домики, на холме неподалёку стояло длинное двухэтажное здание за изгородью — кажется, очередной особняк. Архитектура его не отличалась изяществом: серые каменные стены, узкие окна, арки на первом этаже. Его мы отметили, как предположительное место следующего ночлега, и свернули в поле, поросшее кустарником и редкими деревьями.

Местность тут была холмистая. Мы то лезли вверх, то спускались вниз, продираясь сквозь гущу ветвей. Всю дорогу Прошка твердил, что я колдун, и что кирасир меня зарубил, а я воскрес. К счастью, ему никто не верил. А Йозеф, потеряв, наконец, терпение, обернулся и так рявкнул на парня, что тот всю оставшуюся дорогу рта не раскрывал. Ко мне же после спасения Прошки Йозеф стал относиться благожелательнее, и не косился так враждебно, как прежде.

— Кто вообще такие, эти моры? — решил поинтересоваться, пока мы шли. — Откуда они взялись?

— Однажды Тенгри и Чёрный Бог поспорили, чьё творение окажется искуснее, — начал рассказ Йозеф. — Тенгри создал людей, а Чёрный Бог ничего создать не сумел. Он подсмотрел у Тенгри и сделал почти то же самое, но с одним отличием: Тенгри вложил в людей свет, а Чёрный Бог в свои творения — тьму. Увидел это Тенгри и посмеялся над Чёрным Богом за то, что тот ничего сам сделать не может. А Чёрный Бог разгневался и послал своих созданий, чтобы те уничтожили творение Тенгр. Случилась тогда великая битва, Чёрный Бог был повержен, а существа — отправлены в бездну, и отгородил Тенгри эту бездну завесой, запретив творениям Чёрного Бога являться в мир людей. С тех пор люди — отдельно, а моры — отдельно. Как-то так. Я не мастак рассказывать. Но ты понял суть.

— Тогда почему это место называют Сном? — спросил я.

— Стефанианцы называют это место Сном блаженной Эсфирь. Это ихняя святая, последовательница Стефана. Якобы она так страдала из-за гибели своего учителя, что навсегда уснула, её страдания породили мор, а слёзы обернулись кристаллами. Только это — чушь собачья. Место это существует от начала времён. Так что стефанианцы опять всё наврали.

Обе версии происхождения мор выглядели бредово. Впрочем, как и весь этот мир. Да оно и понятно: откуда неграмотному мужику знать что-то, кроме легенд?

— Здесь попробуем, — Йозеф вытоптал траву неподалёку от обрыва, а затем вытащил порт и стал настраивать его. Мы же отошли к ближайшему дереву, чтобы не мешать.

Хотелось есть. Под тяжестью вещей и оружия я устал как собака. Мы наломали веток и развели костёр. Мужики достали узелки с остатками пищи и котелки и разогрели еду на огне. Со мной тоже поделились, и, навернув горячей картошки с кусочком ветчины, я почувствовал себя гораздо лучше.

— Еда заканчивается, — Томаш положил последнюю картофелину и ломоть хлеба на платок, завязал и убрал в сумку. — Сбережём до завтра.