Холодная кровь
Шрифт:
— А где остальные, Зар?
— Прочесывать лес пошли, — ответил уклончиво княжич брату, бросив взгляд на Агну.
— Что с Воймирко? — спросила она без всякого выражения в голосе.
Анарад отставил чашу, он бы тоже хотел это узнать, убедиться, что жрец больше не причинит вреда Агне, что для нее нет никакой угрозы теперь.
— Мертв, — ответил Вротислав, — я велел сложить краду для него…
Агна замерла, задержав в груди дыхание, потом посмотрела перед собой и подняла взгляд на Анарада.
— Это
Хотя, надо признать, метился он, чтобы уж наверняка свалить его с ног. Заслужил, ведь он хотел изжить Агну, убить ее. Это мысли воронкой черноту в нем закручивало.
— Не говори ничего, — прервала его Агна, — ты не должен… Моя вина в том есть…
— Нет, твоей вины здесь нет, он морочил тебе голову, не по своей воле ты за ним шла.
Агна растерянно заморгала, пальцы ее проняла дрожь.
— Не знаю… Я не знаю.
— И не нужно пытаться. Время все покажет.
Анарад, отставив плошку, взял ее за подбородок, посмотрев в глаза, погладив впадину большим пальцем. Бездонные глаза стали такими чистыми, чуть туманными от духоты. Такая горячая, живая — она рядом. Он притянул ее к себе, прижимая к груди.
Агна поддалась да спохватилась, стараясь не потревожить поврежденный бок, но Анарад не чувствовал боли, только острую потребности в близости Агны, жажду в ней, ее отдаление причиняло куда больше боли, чем рана.
Вротислав хмыкнул, наблюдая за ними, и отвернулся, посмотрев в низкое оконце.
— Пришли, — сказал он, выпрямляясь, — пора собираться назад, не очень-то хочется тут ночевать.
Агна в ответ на его слова зябко поежилась, Анарад крепче обнял ее, такую тонкую, как тростинка, почти неощутимую. С улицы доносились голоса, поторапливая — все же разомкнул руки и засобирался. Дождь совсем перестал моросить, теперь вечерний ветер ворочал низкие тучи, качая верхушки тонких сосен, мрачно провожая непрошенных гостей. Ныне земля эта и воды впитали их кровь, и теперь долго еще будут помнить ее вкус.
Анарад ощущал спиной чей-то пристальный взгляд, он вынуждал его невольно оборачиваться, и каждый раз он видел только пустоту да чуял сквозняк, что сквозил меж стволов, напитанный запахом мхов и живицей, опускаясь стылыми пластами в рытвинах и лядинах — а больше ничего. Напрасно он, выходит, искал то, что к нему не хотело возвращаться. Искал отца, который и живой и не живой был, недосягаемый и, одновременно, близкий. Так и ощущалось, что ладонь его широкая ложилась на плечо Анарада, чуть сжимая, а на самом деле это ветер скользил, вороша мех на плечах, уносясь прочь, тревожа колючие кроны елей, сбрасывая с них морось, окропляя водяным облаком путников. Может, и права была Домины, однажды сказав, что ничего не умирает и не уходит бесследно, и что ищет человек порой то, что всегда внутри него живет, только совсем в иной форме, каким желает видеть твердый холодный разум.
Анарад глянул на Агну, молчаливую и задумчивую. И понял, что не ум его толкал броситься в поисках отца, а сердце в поисках чего-то родного и важного для него. Только он не сразу это осознал.
***
До Акрана добрались, когда сумерки уже опускались на весь, и окоем тонул в сизо- сиреневой мгле, а когда вошли в избу старосты — уставшие, промокшие, замерзшие, но все же живые, Гойяна тут же на стол справила сытную трапезу. Вечеряли все вместе, пока топилась баня. Нужно было подлатать глубокую, но все же не опасную рану, пусть и вылилось много крови, но Анарада, касаясь губами горячего виска Агны, беспокоился за нее сильно — просидеть в яме стылой чуть ли не весь день для здоровья женского куда более опасно, чем какой-то порез пустяковый, который через день уже затянуться может.
После бани зашили рану. Староста посмеивался, рассказывая, как самого себя, после того, как напал медведь на него, пришлось кроить. Он прервал рассказ, когда вошла в предбанник Гойна, растерянная и будто озадаченная чем-то, отозвала мужа, подошла к княжичу, сказав тихо о том, что с Агной — слава берегиням! — обошлось все, но жар все же поднялся к вечеру. Гойна улыбнулась коротко.
— Только не от того, от чего ждешь, княжич.
Анарад смотрел на нее, сопоставляя сказанное, разгадать пытаясь, о чем та хочет ему сказать.
— Дитя она ждет, — подсказала все же.
Анарад застыл, будто вкопанный. Гойна снова улыбнулась и пошла к выходу, оставляя его одного. Княжич некоторое время слушал удары собственного сердца, а потом направился к двери. Он не помнил как дошел до клети, где поселились они с Агной, открыл тихо дверь. Агна расправляя волосы по плечам, расчесывая их неспешно. Вздрогнула, когда Анарад бесшумно приблизился к ней, обвив руками ее тонкую талию, горячо задышал ей в затылок. Грудь будто распирало от этого жара, наполненности, чего-то такого необъятного, что хотелось кричать, оглушая всех. Он зарылся носом в ее еще влажные волосы, вдыхая их цветочный аромат. Грудь Агны поднялась во вдохе, она наклонила голову чуть в сторону, позволяя целовать себя. И Анарад целовал, касаясь губами тонких вен на виске, шее, спускаясь по плечу, приспуская ночную рубашку, оголяя грудь. Ее кожа так пахла, что он разом сделался будто пьяный, глядя, как грудь белая с розовыми вершинками вздымалась рвано. Он ласкал ее жадно, исступленно, изо всех сил сдерживаясь, стараясь быть осторожным.
— Ты уже знаешь? — все же спросила тихо Агна, смущаясь, будто не понимая его молчания и отяжелевшего дыхания.
— Да.