Холодная кровь

Велимера

— Эй, эй, а тела? — окликнула я, сдирая кое-где покрытые кровавыми разводами перчатки.

— За ними уже приехали, — даже не обернулся!

— Напыщенный арийский индюк! — буркнула я, в сердцах швыряя ни в чем не повинные латексные изделия в урну.

— Я все слышу! — донеслось уже из коридора.

Благо, никого уже и нет — почти три часа.

Сколько?! Срочно домой и спать — завтра вечерняя смена!

========== Часть 3 ==========

Подлый вампирюка разбудил меня с утра пораньше в обед звонком.

— Тебе мало того, что я полночи на тебя пахала? — простонала я, падая лицом в подушку.

Невозмутимый

полицай невозмутимо повторил название кафе и время, невозмутимо попросил не опаздывать и невозмутимо положил трубку. Я ему эту его невозмутимость в одно место затолкаю! Как же хочется его взбесить хорошенько! Но бешусь почему-то только я…

За десять минут до назначенного времени я припарковалась недалеко от входа в кофейню и, включив сигнализацию, пошла узнавать, о чем же таком белобрысая гордость арийского генома хотела со мной поговорить.

— Добрый день, — вежливо поздоровался герр Александер, вскочив с места.

— Добрый, — кивнула я, вешая кожанку на спинку стула.

Пододвигать оный мне никто не кинулся, но сел блондин только после меня. Видать, старая школа. Нелепо немного в современных реалиях, но очень мило, если честно, даже вызывает уважение такая верность этикету.

— Давай сразу к делу, если ты не против, — раскрыв меню, полицай перелистнул пару страниц и отодвинул его от себя.

— Я заметила, ты это любишь, — фыркнула я, запомнив название первого попавшегося пирожного.

— Все верно, — у-у, гребаный обесцвеченный гитлерюгенд! — назови мне хоть одну объективную причину, по которой ты отказываешься от шефства Матвея.

— Эта причина чертовски личная, — скрестив руки на груди, я откинулась на спинку и вызывающе уставилась на вампира. Ответный взгляд ясно давал понять, что личное теперь уже не личное, — какое тебе вообще дело?

Ну вот, как всегда. Лишь бы не говорить то, что не хочу, бросаюсь в атаку.

— Латте с мятным сиропом без сахара, — не отводя от меня скептически-укоряющего взгляда, бросил мужчина.

Я хотела было съязвить, что мне неоткуда его взять, но девушка-официантка уже услужливо спросила меня, что буду я. Продиктовав свой заказ, я снова нахмурилась и демонстративно стала разглядывать прохожих за окном.

Время шло. Я чувствовала, что он все еще сверлит меня взглядом, но отвечать совершенно не собиралась. Это. Мое. Личное. Дело. И я правда лучше умру, чем буду иметь с Матвеем еще хоть что-нибудь общее, кроме деловых отношений. Он же это пресловутое “шефство” использует, чтобы опять подкатывать ко мне, а я даже видеть его не хочу, не то что это терпеть.

— Мария, — твердо, бескомпромиссно, как хлыстом.

— Не хочу я иметь с ним ничего общего! — прошипела я, от досады впиваясь ногтями себе в предплечья.

Гребаная судьба опять толкает меня к нему в руки, а я ведь только отмылась от их липких лживых прикосновений!

— Я чувствую себя, в некоторой мере, ответственным за дальнейшее развитие твоей жизни, потому что являюсь ее спасителем, — вздохнув, мужчина чуть отклонился, давая официантке возможность поставить перед ним высокую кружку, — и мои усилия будут затрачены впустую, если ты не согласишься.

— Ну и пусть, — буркнула я, поджав губы и вонзив ложечку в мягкий кусок торта, — меня это не волнует. Твои усилия — твои проблемы.

— Еще раз спрашиваю — почему?

Ах, спрашивает он! Ну получай, фашист, правду!

— Потому что мы с ним были вместе! — тихо

прорычала я. — Он клялся мне в любви и звал замуж, а потом я застала его целующим какую-то лярву в клубе! — не выдержав, я зажмурилась и прикрыла глаза ладонью, крепко стиснув в кулак пальцы другой руки. — Я не хочу его видеть, знать, хочу забыть навсегда, но уж точно не быть его подопечной!

Предательский голос дрожал, но большего, чем эта дрожь и влажные ресницы, этот ублюдок недостоин. Как и ублюдок, сидящий напротив. Пусть подавится этой причиной, сука, добился своего! Ненавижу, когда давят на больное и ковыряются в старых ранах! Теперь я чувствую себя не только слабой, обманутой и преданной, но еще и униженной благодаря этому тупому белобрысому гестаповцу, у которого такта как у табуретки!

— Прости, — вдруг тихонько попросил интерполицай, касаясь моего запястья прохладными пальцами.

— Тебе сказать, куда пойти вместе с твоими извинениями? — отдернув руку, я вскочила и целенаправленно пошла к выходу.

Вот пусть тут сидит и думает, что хочет. Господином я должна его звать — да десять раз!

Из низких туч реденько капало. Куртка в кафе, ключи от машины в куртке. Желания возвращаться — как снега в Сахаре. Мудак арийский. Пусть в задницу идет! Прислонившись бедрами к крылу машины, я скрестила руки на груди — и злюсь, и холодно. Крупные капли били по голове и плечам, стекали по лицу вместе со слезами. Я старательно затолкала эти воспоминания в самый уголок, а теперь у меня перед глазами снова, как мираж — Матвей обнимал ее нагло, едва ли не ниже поясницы, и, чуть склонив голову к плечу, целовал глубоко и неторопливо. Мне такие поцелуи почти никогда не доставались. Со мной всегда все быстро, без нежностей было, что только усугубляло и так не слишком радужное мое состояние, но я терпела. Из-за изнасилования мне было трудно смириться, что в меня опять пихают член, но большая глупая любовь и лубрикант как-то помогали. Столько жертв ради него — я даже страху своему наступила на горло, переборола его, потому что мне казалось, что Матвей меня любит, поможет мне, будет ласков. Первые пару раз — да, так и было. Если я говорила, что мне больно, некомфортно, нет удовольствия, он только раздраженно спрашивал, почему я все еще не забыла и не хочу ли я опять быть изнасилованной. Той девочки, которая радовалась, что у нее есть целователь-обниматель, который иногда уступал и подыгрывал моим желаниям, больше нет. “Бесчувственная” осталась, которая может избавиться от любой боли и всему миру показать фак. Обеими руками.

Как я могла быть такой дурой? Надо было бежать от него сразу, нашла бы кого-нибудь получше! Закрыв лицо ладонями, я изо всех сил впилась зубами в нижнюю губу. Больше всего больно было от осознания, что я потратила на него почти два года и весь свой лимит доверия. Но я больше не буду из-за него реветь!

Когда меня рывком поставили на ноги и прижали к жесткой груди, я не сомневалась в личности утешателя. Белобрысой беспардонной личности.

— Со мной тоже было подобное, — бархатный баритон был едва слышен за шумом усилившегося дождя, мне на плечи опустилась моя куртка, — девушка, на которой я готов был жениться, ушла от меня к другому. Перед этим она изменяла мне с ним почти полгода, потому что у него не было возможности дарить ей такие подарки, какие дарил я. Она сказала, что больше не может врать, потому что мои прикосновения ей отвратительны.