Холодно-горячо. Влюбленная в Париж
Шрифт:
В мире взрослых не играли в любовь — ею занимались. Этот неизвестный мир неудержимо притягивал меня, как запретная комната Синей Бороды.
Мало-помалу я становилась по-настоящему одержимой сексуальностью. Я еще ничего не знала о механизмах удовольствия, но желание, потребность проникнуть в эту тайну не оставляли меня ни на минуту. Секс не только не казался мне чем-то недостижимым — он стал постыдным непрекращающимся наваждением.
На следующий день я услышала новую версию событий. На сей раз подозревался уже не тренер по баскетболу, но кто-то из учеников. Прозвучало
Он — и Акико! Такая версия предстала передо мной с жестокой очевидностью. Обоим была свойственна некая обаятельная развязность, оба были искушены не по годам, жили в одном и том же шикарном квартале и играли в баскетбол. Девочкой, у которой он перехватил мяч на тренировочном матче, была она.
В этот вечер, когда Шинго позвонил мне домой, я все же решилась задать вопрос, не дававший мне покоя.
— Что у тебя с Акико?
— Ничего, — небрежно ответил он.
— Ты ее хорошо знаешь, ведь так?
— В прошлом году мы учились в одном классе. Сейчас играем вместе в баскетбол. Ничего удивительного в том, что я ее знаю.
— И как она тебе?
— Симпатичная.
— Но ходят слухи…
— Это все ерунда.
— Хочешь сказать, она ни при чем?
— Люди всегда выдумывают невесть что!
Его возмущение показалось мне слегка преувеличенным; я почувствовала, что он говорит неискренне.
На следующий день во время перемены какое-то шестое чувство привело меня в библиотеку. Я ни разу там не была после первой встречи с Шинго. В этот раз было так же тихо и безлюдно. Даже как-то слишком тихо. Охваченная дурным предчувствием, я двинулась вперед на цыпочках. Я не ошиблась, он был с Акико, в том самом закутке, куда раньше приводил меня. Мужчины остаются верны своим привычкам.
Они меня не заметили. Шинго стоял ко мне спиной, Акико смотрела только на него. Я не слышала их слов, только заговорщические смешки. Их лица почти соприкасались; я увидела руку Шинго, гладящую волнистые волосы Акико.
Это были всего лишь прикосновения, даже без поцелуев, но все равно они показались мне неслыханной наглостью. Шинго осмеливался заниматься этим с Акико, а со мной даже и не пытался! Я почувствовала себя преданной. В этот момент он обернулся и увидел меня. Не сказав ни слова, я выбежала из библиотеки.
Вечером он мне не позвонил.
Зато на следующий день я обнаружила конверт в боковом кармане своего портфеля. В нем была записка от Шинго: «Прости, я не хотел делать тебе больно». Он просил прощения; стало быть, тем самым признавал свою связь с Акико. Я была жестоко разочарована. Меня охватило неудержимое желание с ним поговорить. В первый раз я сама ему позвонила.
— Зачем тебе понадобилось встречаться еще и со мной? — спросила я.
— В тебе было что-то изысканное, — сказал он извиняющимся тоном. — Акико — это совсем другое, она просто шлюшка. Но она в каком-то смысле похожа на меня. Мы с ней одинаковые…
Такое извинение было оскорбительным для Акико и неудовлетворительным для меня; я его не приняла.
Он продолжал звонить мне каждый вечер; кажется, он ко мне привязался. Но все эти обмены взглядами, телефонные откровения, обещания
Положив трубку, я закрылась у себя в комнате и поставила на проигрыватель пластинку «Лед Зеппелин». Это был подарок Шинго и моя первая пластинка с записью рок-группы. До этого дня я не осмеливалась слушать ее на нормальной громкости — из-за мамы. Но сейчас мне было все равно.
Я опустила иголку на начало трека «The Stairway to Heaven». Минорная мелодия вызывала в моем сердце трагические отголоски, и оно едва не разрывалось от отчаяния.
Это был первый случай любовной тоски — самая сильная эмоция из всех, испытанных мною до сих пор.
Глава 10
Выйдя из Сорбонны, где я только что записалась на курс лекций по истории французской цивилизации, я пошла через Люксембургский сад. Эти лекции, предназначенные для иностранных студентов, начинались только первого сентября. Итак, мои каникулы продолжались. Было три часа дня, и погода стояла слишком хорошая, чтобы идти в кино.
Еще издалека я заметила уголок шахматистов. В голову пришла неожиданная мысль: а вдруг Жюльен тоже там?
Вот уже пять дней от него не было никаких известий. Я старалась отвлечься, наводя порядок в квартире и продолжая изучать разные кварталы Парижа, но не могла перестать думать о нем. Я спрашивала себя, что же произошло. Пришлось ли ему срочно куда-то уехать, или он был занят семейными делами, или наша встреча была для него лишь случайным эпизодом, одним из многих, и он меня уже забыл? Жюльен познакомился со мной, окликнув из машины, — должно быть, то же самое он уже много раз проделывал с другими девушками.
У него, конечно же, была своя жизнь до нашей встречи. Что до меня, то я чувствовала себя здесь почти новорожденной, и Париж в эти несколько дней ассоциировался у меня только с Жюльеном.
Бродя по улицам, я невольно искала глазами его силуэт — его образ не исчезал из моего сознания ни на минуту. С точки зрения математической вероятности не было ни малейшего шанса, что наша встреча повторится, как в первый раз, но я не хотела отказываться даже от малейшей возможности случайно наткнуться на него. Его квартира была в окрестностях Люксембургского сада. В такую хорошую погоду он наверняка выгуливал там свою собаку.
Солнце было еще достаточно высоко, и игроков в шахматы собралось совсем немного. Редкие прохожие шли мимо, не останавливаясь, и ни один из них не был похож на Жюльена.
Я зашла в первую попавшуюся телефонную будку, чтобы ему позвонить. Я звонила долго — слишком долго. Автоответчика у него не было. Так или иначе, я чувствовала себя слишком неуверенно, чтобы говорить с механическим устройством.
Вернувшись домой, я снова попыталась до него дозвониться. После трех бесплодных попыток трубку все-таки сняли, и я услышала звонкий женский голос.