Холодное блюдо
Шрифт:
– Джордж? Тебе надо заткнуться. – Видимо, это сработало, потому что он округлил глаза, но больше ничего не произошло. – Вот что мне от тебя нужно – оставайся здесь и не теряй сознание. Ты понял?
Джордж кивнул.
– Отлично. Я завел твою машину и включил обогрев, так что ты быстро согреешься. А теперь самое главное, – я нагнулся еще дальше. – Сколько бы меня не было, тебе надо ждать здесь. Ты понял?
Я не отводил глаз и следил за его реакцией.
– Хорошо. Лежи здесь и грейся. А я скоро вернусь.
Я снял чехол с пассажирского сиденья и потащил его за собой, выйдя на снег и ветер. Потом закрыл дверь и завернулся в чехол, натянув его повыше и сделав
– Это Уолт Лонгмайр, шериф округа Абсарока, у меня чрезвычайная ситуация, двое раненых. Меня кто-нибудь слышит? Конец связи. – Я подождал, но помехи казались слабее, чем раньше.
Я оглянулся через стоянку в общем направлении начала тропы, но поверх пикапа были видны лишь мои быстро заполняющиеся следы, ведущие в небытие. Я положил рацию обратно в чехол на пояснице и отправился в путь. Потом я плотнее обхватил чехол сиденья и обнаружил несколько виниловых карманов спереди. Я засунул затекшие руки в два кармана и молча поблагодарил Джорджа за то, что он потратил лишнюю двадцатку на свою машину. Я пошарил по другим карманам и нашел что-то вроде открывашки и большую тряпку, которую вытащил и обернул вокруг лица. Наверняка меня можно было принять за бедуина. Я усмехнулся про себя при мысли о том, что когда Генри увидит меня в таком одеянии, то может расхохотаться до смерти.
В конце стоянки начинался уклон, и я подумал, что это тропа. Я вглядывался сквозь снег, пока он сновал вокруг моего импровизированного капюшона, но не мог разглядеть знак. Тот факт, что тот был два метра в высоту и примерно столько же в ширину, мягко говоря, не очень обнадеживал. Я снова спрятал голову в нейлоновый твидовый чехол и продолжил тащиться вперед. Мне казалось, что поиски не увенчаются успехом, раз я не мог найти даже табличку, когда врезался головой в один из телефонных столбов, которые поддерживали эту чертову штуку. Было ужасно больно, но, по крайней мере, это был первый признак того, что я двигаюсь в правильном направлении. Шквалы ветра давили мне на спину и накинули на меня концы автомобильного пончо.
Что я делал? Что натворил? Сложно было судить. Теперь было темнее, и снег валил больше. Снежинки были меньше, чем доллары, а стали крошечными дисками, летающими по воздуху вместе с ветром. Они кружились, останавливались и летели вдаль, из-за чего мне казалось, что я иду назад, насколько бы сильно ни шлепал вперед. Я закрыл глаза, чтобы начать мыслить трезво, но это не помогло. Стало определенно темнее; углубление тропинки тянулось вверх по склону, и тени деревьев оставались неизменными с обеих сторон. Пока я оставался между ними и продолжал подниматься в гору, я до него доберусь.
Генри не присутствовал при вынесении приговора, но в этом нет ничего удивительного – его и на суде не было. Мы мало общались во время того дела, и, хоть я и был постоянно занят, у меня возникло ощущение, что он от меня отдалялся. Не знаю, изменилось бы хоть что-то, поговори я тогда с Генри, но все было так, как он сказал мне на тропе, казалось, уже сто лет назад: игнорировать парней – это лучший вариант. И я не думал, что смог бы проявить такую сдержанность, учитывая обстоятельства.
Верн сказал, что получил около семидесяти пяти писем о вынесении приговора и в половине люди просили отнестись к мальчикам снисходительно, а в другой половине – выпороть и сослать в другой город. После того как он занял свое место, защита потребовала приговора, который «отражал бы семейные ценности и умение прощать, которые являлись отличительной чертой цивилизации фронтира». Даже Ферг бросил взгляд отвращения
Каждому из парней разрешили встать и сделать заявление; тогда Брайан Келлер первый раз публично заговорил об изнасиловании. Он встал и провел кончиками пальцев по столу перед собой. Побелевшие костяшки пальцев выдавали тот факт, что он не мог стоять без опоры, и мы все ждали. Через несколько мгновений Верн сказал ему:
– Вы хотите сделать заявление, мистер Келлер?
– Да… – прокашлялся Брайан. – Хочу, ваша честь.
Он опустил голову и изучал тусклую дубовую отделку стола, но потом глубоко вздохнул и поднял голову.
– Ваша честь, мой адвокат советовал мне хранить молчание, но, честно говоря, мне кажется, я и так слишком долго молчал. – Тогда он потратил весь свой набранный воздух, и я задумался, сколько еще он сможет сказать перед тем, как доведет себя до гипервентиляции. – Я долго думал о том, что хочу сказать, и у меня было много времени, чтобы обдумать все как следует. Свои неверные решения в тот день; то, что я стал старше; и то, что я надеюсь получить шанс извлечь уроки из этой ужасной ошибки… Но сейчас все это кажется неважным. Теперь я хочу сказать лишь одно – мне жаль.
Брайан поднял голову, и его глаза начали блестеть от слез.
– Я хочу извиниться перед Мелиссой и перед ее семьей за то, что с ними сделал. Перед всеми жителями резервации за то, что было сказано. Перед моей семьей… – Он ненадолго замолчал, но потом встал прямее и опустил руки к бокам. – Но нет никого важнее Мелиссы. Я хочу извиниться перед ней за то, что сделал с ней и с ее жизнью.
Брайан еще немного постоял, а потом сел и накрыл глаза ладонями.
– Джордж Эспер?
Джордж встал, сунул руки в карманы, но потом быстро вытащил и опустил. У него был тихий голос, и к концу фраз он затухал, как будто Джордж не привык говорить на публике.
– Ваша честь, нельзя изменить то, что произошло… – В основном он извинялся перед родителями, что сидели за ним, и больше почти ничего не говорил.
– Джейкоб Эспер?
Джейкоб встал, опустив зажатые в кулаки руки к бокам.
– Ваша честь, я не могу выразить свое сожаление, – поэтому он и не стал. Вместо этого Джейкоб просто намекнул, как ему жаль за все, и замолчал. Я задался вопросом, что значит «все».
– Коди Притчард, вам есть что сказать?
Он не двинулся с места и остался сидеть с руками в карманах. Через пару секунд он хмыкнул и сказал:
– Нет. – И я задумался, как далеко он может полететь, если я вытолкну его из окна второго этажа.
Затем Кайл Страуб, прокурор, встал и начал произносить свое заявление, после которого, как он надеялся, обвиняемым дадут значительный срок. Он доказывал с небывалым пылом, что этих молодых людей нельзя выпускать на свободу, а обратное станет лишь кульминацией нелепой шутки, в которую превратился этот судебный процесс. На этих словах Верн тоже поднял голову.
Кайл ожидал, что из-за их возраста во время изнасилования Мелиссы Маленькой Птички Верн приговорит троих молодых людей, осужденных за изнасилование, к заключению в исправительном учреждении для несовершеннолетних, а не в тюрьму. Тем, кого направляют в такие учреждения, не выносят минимальный приговор, в результате чего срок заключения ложится на плечи представителей тюрьмы. А это означало, что обвиняемым надо дать срок минимум в пять лет, иначе они могут получить условно-досрочное освобождение за очень маленький срок. Судья должен установить минимум; даже я это понимал.