Холодное блюдо
Шрифт:
– Знаю, конечно.
– Хорошо. Давно с ним знакомы?
– Не помню, лет, типа, десять…может, больше, может, меньше.
– Запишем: около десяти лет, – следователь постучал пальцем по клавишам.- Какие у Вас с Никитиным отношения?
– У меня?… Ну, это, типа, кореша. То есть, типа, дружеские… Отдыхаем вместе, то, сё…
– Конфликты были?
– Да нет. Что мне с ним делить. Не жена, типа… Случалось, конечно, но…по мелочи.
– Что случалось и что значит по мелочи?
– Ну, конфликты, типа. Да и не конфликты, одно название. Потолкаемся, типа, да разойдемся… Так Андрюха со всеми подряд сцеплялся,
– Сергей Васильевич, а почему Вы в прошедшем времени о своем друге говорите: "…сцеплялся, мог…"? Сейчас не может что ли? – следователь оторвался от экрана и воззрился на Величева.
Холод межпланетной пустоты обжег внутренние органы и заставил их сжаться. "Вот, блин, засада", – чертыхнулся про себя Серега. Недаром говорят: язык твой – враг твой. А ведь Денисюк предупреждал…со следаком ухо нужно держать востро.
– Ну, это… просто сказал, типа, к слову пришлось… Я вообще насчет правильных слов и выражений не очень… И сами ведь вопрос задали в прошедшем времени, – нашелся Величев.- Если хотите, я и в настоящем могу сказать, и в будущем…
– Не надо, – следователь снова приник к монитору.- А когда Вы последний раз Никитина видели?
– Да как сказать… давненько. Или не очень…Типа, несколько недель.
– Точнее можете сказать? Неделя, две, три? Месяц?
– Ну, не месяц… Недели две… или три, точно не помню.
– Как же так, не помните, когда друга последний раз видели? – ехидно улыбнулся следователь.
– А что, мне дни считать?
– Странно, ведь не год прошел. Я, например, прекрасно помню, когда и с кем из друзей за последний месяц встречался.
– Нечего странного…- Величев решил, что настала пора признаваться – в соответствии с "рекомендациями" – в мелких прегрешениях: его слова будут казаться более правдоподобными и списать любые противоречия и недомолвки можно на провалы в памяти, случившиеся из-за "болезненного состояния". – Пил я…
– В смысле?…
– Ну, в смысле – в последнее время выпивал я сильно. Ушел, типа, в штопор…
– Интересно. А сильно, это как? То есть, – уточнил следователь, видя недоумение допрашиваемого, – если я правильно понял, Вы в запой ушли?
– Ну да, я же говорю: в штопор. Дней десять не просыхал, только вчера, типа, соскочил. До сих пор подбрасывает.
– Сергей Васильевич, не стоит так злоупотреблять. Алкоголь разрушительно действует на печень. И на мозг – тоже не очень благотворно, Вы уже кое-что забывать стали, – серьезно произнес следователь.
"Издевается, паскуда прокурорская", – догадался Серега, но что ответить на укол собеседника не нашелся. Высказывание в духе: "Сам-то ведь тоже пьешь, собака!" ни к чему хорошему бы не привело. Поэтому Величев благоразумно промолчал.
Следователь оценил сдержанность "свидетеля" и плохо завуалированные подзуживания прекратил.
– Давайте вернемся к нашим…вопросам.
Прокурорский пиджак мурыжил Величева без устали. Вопросы задавал разнообразные, от биографических до почти интимных, однако больше всего интересовался Никитиным. Спрашивал о том, с кем Кривой дружбу водил, с кем враждовал, какой у него характер и тому подобную муру. Иногда озадачивал скользкими намеками, касающимися "мокрухи", а иногда между делом, словно удочку, "закидывал" Величеву вопросы, на первый взгляд не имеющие особого значения, но…специфические. Какие-то гладкие, туманные, типично прокурорские, с закавыкой, Серега ни один из них дословно и воспроизвести бы не сумел. Ответить все же сподобился, спасибо Денисюку, тоже обтекаемо и со ссылкой на плохую память. А на намеки Велик обижаться не смел, изображая смирение и готовность сотрудничать с прокуратурой.
Через три часа вопросы иссякли. Знаменуя окончание допроса, заурчал принтер и принялся выплевывать из чрева распечатанные листы. Шум компьютерной техники и шелест бумаги обрадовал Серегу больше, чем последний школьный звонок завзятого хулигана и двоечника. Допрашиваться, пусть даже и свидетелем – занятие не самое приятное, к тому же Величев сильно нервничал, подсознательно ожидая от прокурорской морды какой-нибудь гадости, на которые ребята из органов горазды. Например, объявления о том, что Серегин статус меняется, из свидетелей он переходит разряд подозреваемых и задерживается, по обыкновению, "до выяснения" на двое суток. Для начала. И понесется телега по ухабам: арест, "разговоры по душам" с оперативниками, пресс-хата и прочее. Короче, вилы.
Даже после того как Велик подписал протокол – пока все завизируешь, рука отсохнет – и попрощался, а следователь пожелал ему всего хорошего, расслабиться не получилось. Слишком елейным голосом было высказано пожелание. Столько "хорошего" не пережить, не пережевать. Сказал – будто в спину выстрелил, у Сереги от мрачных предчувствий под ложечкой засосало и ладони вспотели.
Однако конвой его за дверью с наручниками не ждал, опера на входе не приняли…
Только на крыльце здания прокуратуры Серегу окончательно отпустило. Воротник рубашки перестал играть роль петли и разжал смертельную хватку, дышать стало чуть легче.
Дай бог, и жить теперь станет легче.
Отпустив Величева, Данилец сунул протокол допроса в уже довольно пухлую папку с уголовным делом и вздохнул. По этому "свидетелю" тюремная камера даже не плакала, а рыдала горючими слезами, но доказательств его вины пока никаких не было. Пока не было.
О том, что бравые парни из ОПГ Туманова – не агнцы безвинные, Игорь Юрьевич и прежде догадывался, чай, не первый день на следственной работе, но впечатления, полученные при личной встрече, убедили его в этом окончательно и бесповоротно. Более того, у Данильца возникло подозрение, что свидетель, от которого, кстати, разило как от винной бочки, специфической наружности и с характерной лексикой очень неплохо осведомлен о происшествии на острове Гладышева. И не только осведомлен, а напрямую причастен. Возможно, даже сам убивал или помогал убивать.
Указанные выводы сделал бы и менее опытный следователь, они напрашивались; поведение Величева, его слова и недомолвки прямо-таки наталкивали на мысль о том, что рыло у "свидетеля" в пушку. Причем подобное умозаключение возникло у Данильца в начале допроса, едва он услышал ответы на первые серьезные вопросы, которые не касались сведений о личности. Во-первых, Величев сильно нервничал, у него тряслись руки, он потел и ерзал на стуле, словно налим по льду. И на похмелье его состояние Данилец списывать бы не стал. Интуиция подсказывала, что не в последствиях неумеренного употребления горячительных напитков дело.