Холодные дни
Шрифт:
Я мог бы бежать, но я не мог спрятаться.
Гром ревел, и я уже различал группу темных форм, спускавшихся из туч в небе на городские огни Чикаго. Я мог бы бежать, но Охота двигалась со скоростью машин на хайвее. Я даже не был способен хоть как-то оттянуть неизбежное. Призрачные псы ринулись на меня с севера, вдоль береговой линии, а за ними неслась туманная группа темных фигур верхом на лошадях, с луками, стрелами и длинными клинками всевозможных видов.
Обогнать Охоту я не мог. Даже со стероидами Мэб в моем организме.
Но, возможно…
Тут раздался
Мотоцикл Кэррин Мёрфи, скользя, остановился в такой близости от меня, что осыпал мои ботинки гравием, и я повернулся, увидев, как она поддает оборотов двигателю.
– Кэррин! Какого черта ты здесь делаешь?
– Прыгай на байк, засранец! – прокричала она, перекрывая очередной вой клаксона. – Заставим их немножко потрудиться!
Она улыбнулась хищной яркой улыбкой, и я почувствовал, что моя физиономия последовала ее примеру.
– Мать их в душу, да! – сказал я и бросился на заднее сидение «Харлея» – а темнота, смерть и огонь смыкались над моим городом.
Глава 41
Я перебросил пояс с патронами через плечо и поспешил подобрать полы моего нового плаща прежде, чем заднее колесо мотоцикла намотает их на себя и лишит меня жизни. Я едва не слетел ко всем чертям, когда Кэррин поддала скорости, но умудрился ухватиться за ее талию рукой, в которой держал «винчестер».
Кэррин повернулась, нахмурившись, выхватила винтовку из моей руки и уложила ее в небольшую подвеску на боку «Харлея», которая оказалась подозрительно подходящей по размеру для небольшого помпового ружья. Я держался за нее свободной рукой, а другой придерживал полы плаща, чтобы не убиться.
– Куда? – прокричала она.
– На юг! Так быстро, как сможешь!
Она топнула ногой по какой-то педали, крутнула запястьем, и «Харлей», который делал примерно пятьдесят миль в час, сиганул вперед так, словно до того стоял на месте.
Я оглянулся через плечо и увидел, что самые близкие участники Охоты начинают понемногу исчезать позади. Думаю, на Дикой Охоте никогда не слышали о «Харлей-Дэвидсоне».
Но она не могла держать ту же скорость – даже на широких улицах Чикаго – в такую холодную дождливую погоду. И людей вокруг было слишком много, что вынуждало ее вышивать узоры в трафике, или притормаживать, чтобы нас не разбрызгал какой-нибудь семейный седан. Возмущенные клаксоны блеяли, когда она перепрыгивала с полосы на полосу, и этот вой вливался в режущую слух какофонию труб Дикой Охоты.
– Как мы? – спросила она.
Я посмотрел назад. Дикая Охота неслась меньше, чем в ста ярдах – а ведь им не приходилось сражаться с трафиком. Эти придурки гнали в пятидесяти футах над гребаной землей, в темноте и дожде, невидимые для подавляющего большинства людей, едущих по своим делам.
– Они ловчат! Давай быстрее! Направляйся к Бушу! [80]
80
Имеется в виду
Кэррин повернула голову, чтобы видеть меня хотя бы краем глаза.
– План есть?
– Не слишком хороший план! – прокричал я. – Но мне нужно открытое пространство для работы, подальше от людей!
– В Чикаго? – прокричала она. Потом ее глаза округлились. – В индустриальный?
– Давай! – заорал я. Кэррин пролетела на красный, едва избежав столкновения с машиной, поворачивавшей налево, и продолжала свой бешеный заезд по Лейк-Шор-драйв.
Чикаго – город поразительных потребностей. Потребность в военном присутствии помогла строительству фортов ранней Колониальной эры, которые в свою очередь обеспечивали безопасность белых поселенцев, торговцев и миссионеров. Они строили дома, церкви, предприятия, которые со временем выросли в городок, а затем и город. Расположение Чикаго на скрещении дорог зарождающейся американской нации означало, что сюда прибывало все больше и больше людей, которые строили больше домов, деловых зданий и в конце концов создали тяжелую промышленность.
К концу девятнадцатого века Чикаго был неудержимо растущим индустриальным городом – а его сталеплавильные заводы были почти легендарными. «Ю-эс стил», «Янстоун стил», «Висконсин стил», «Репаблик стил» – все они процветали, расширялись и росли на берегах озера Мичиган, до самого Калумет-сити. Прибрежная полоса всего этого района была словно создана для размещения сталеплавилен, и большая часть стали, которая работала на союзников во время двух Мировых войн, производилась на этой относительно небольшой части города.
Но все рано или поздно увядает. Американская сталелитейная промышленность начала давать сбои и чахнуть, и к концу двадцатого века все, что осталось от эпицентра производства стали – длинная полоса индустриальной пустоши и рассыпающиеся здания на берегу озера Мичиган. Десятилетием позже город начал пытаться очистить район, снося большинство зданий и заводских структур, но там и здесь оставались каменные и бетонные руины, словно кости огромного зверя, чей труп дочиста обклевали стервятники. И, хотя город вокруг рос и расцветал, там ничего особого больше не выросло – разве что сорняки и цены на землю.
Эту часть побережья планировалось реконструировать, но у градоначальников пока не доходили руки, и сейчас она представляла собой разрушенную пустошь – плоская, темная, пустая и заброшенная полоса земли, там и сям помеченная торчащими останками былого величия. Там негде было укрыться от дождя или холода, а в такую поганую ночь, как эта, там вряд ли кто-нибудь стал бы шляться.
И все, что нам было нужно, успеть добраться туда.
Мы проскочили мимо музея науки и техники, оставив его справа, затем молнией пролетели по мосту над яхт-клубом на Пятьдесят Девятой улице, выйдя на секцию дороги, между которой и ближайшими зданиями было приличное расстояние, и где практически отсутствовало пешее движение – тем более в этот холодный осенний вечер.