Холодный бриз

Таругин Олег Витальевич

— Разрешите? — неожиданно подал голос Крамарчук. — Товарищ генерал, возможно, вам есть смысл взять с собой кое-что из захваченных «трофеев»? Ну, как доказательство? Что-нибудь не слишком большое, но…

Захаров снисходительно усмехнулся:

— Глупости говоришь, подполковник. Если я собираюсь попасть на прием к самому Берии, то перед этим мне придется сдать все личные вещи и пройти досмотр. Хочешь, чтобы меня заставили объяснять, что за непонятные штуковины я с собой привез, с какой целью и как собирался их использовать? Не надо. Лаврентий Павлович и без того разберется. А вот эти, гм, материалы, — генерал кивнул на исписанные Крамарчуком листы, — я с собой заберу. И сам внимательно почитаю, и товарищу Берии покажу. Да и вообще, не стоит им здесь оставаться.

— Лейтенант, —

без перехода обратился он к Качанову, — вы оба хоть что-то сегодня ели?

— Никак нет, товарищ…

— Идиоты. Только мне голодных обмороков не хватало, еще и в подобной ситуации. Значит, слушай приказ, бегом раздобудь что угодно, хоть сухпай, и поешьте. И больше не пить, это тоже приказ. А то ощущается… амбре, понимаешь. Не стоит нарываться, ясно? Выполняй.

— Но…

— Никуда наш подполковник не денется. Я пригляжу.

Лейтенант, кажется, начавший что-то понимать, секунду колебался, затем кивнул и вышел из кабинета, не позабыв закрыть дверь на ключ. Дождавшись, пока шаги особиста затихнут в конце коридора, начштаба ОдВО повернулся к Крамарчуку:

— Сам понимаешь, подполковник, вопросы вашего питания меня волнуют постольку поскольку. Два вопроса, всего два. Первый — возможно, мне показалось, но когда ты говорил о товарище Жукове, ты чего-то не договаривал. Это так? Нет, можешь, конечно, не отвечать, но если уж играть в открытую, то играть в открытую. Тем более что ты, по сути, как никто другой нуждаешься в моей помощи. И?

— Так точно, товарищ генерал, — устало кивнул Крамарчук — интересно, сколько он еще продержится? Полчаса? Час? Разговор с Захаровым высосал из него последние остатки сил, и то, что он сейчас ощущал, было уже даже не усталостью, а какой-то глубокой апатией. Безразличием. Еще и голова снова разболелась.

— К концу войны Георгий Константинович не был в особом фаворе у товарища Сталина, из-за чего в сорок шестом был отправлен командовать Одесским округом. В пятьдесят третьем же он стал одним из активных участников преступного заговора против товарища Берии.

— Вот даже как? — Захаров задумался на несколько минут. — Инте-ересно. Что ж, сделаем выводы. Спасибо, что не побоялся рассказать. Надеюсь, лейтенант об этом не знает?

— Нет.

— Правильно, молодец. И не смотри на меня так. Считаешь, если мы с Жуковым товарищи, я так уж ничего и не знаю, ни о чем не догадываюсь? Ошибаешься. Так-то. Тогда второй вопрос…

Прежде чем продолжить, Матвей Васильевич деланно-неторопливо достал папиросу, предложил Крамарчуку (подполковник, которого уже воротило от табака, отказался), закурил. Как ни странно, Юрий знал, о чем он спросит. Догадался — или просто поставил себя на его место. Да и о чем еще может спросить у гостя из будущего любой нормальный человек, как не о дате собственной смерти?

— Я вот спрошу сейчас, а ты ответь. Только не ври, как человек прошу, не как генерал…

— В семьдесят втором, — негромко произнес Крамарчук, не дослушав. — Вы проживете до семьдесят второго года и со всеми почестями будете похоронены в Кремлевской стене.

— Дату не помнишь? — тихим, будто разговаривая со старым другом… или вовсе с самим собой, голосом спросил тот, не поднимая головы.

— Нет, только год.

— Значит, хорошо пожил. И не зря. А сейчас, стало быть, и еще более не зря поживу! Э-эх… Ты не думай, подполковник, я тебе верю. И Качанов твой молодец, правильно все понял, рискнул. Продержитесь пару дней, а там уж все нормально пойдет. Если что — костьми лягу, но вас вытащу. Только, если вдруг это самое «что» случится, вы уж молчите о наших разговорах, всего два дня молчите…

Ответить Крамарчук не успел — да и что было отвечать? Скрежетнул ключ, и вернувшийся Качанов выложил на стол две буханки ржаного хлеба, несколько банок тушенки и непривычного вида термос.

— Покушаете с нами, товарищ Захаров?

— Спасибо, лейтенант, пора, — генерал и на самом деле поднялся со стула, одернул китель, привычным жестом надел фуражку. Неожиданно жестко взглянул на Качанова:

— Лейтенант, мне нужно всего два дня, может, даже меньше. Но за эти два дня никто не должен узнать того, о чем узнал я, понимаешь? По крайней мере, некоторых деталей. Если что, я вас вытащу. Тот немецкий полковник и украинский майор, о которых говорил товарищ Крамарчук, — ты насчет них не дергайся, пусть пока идут в разработку. Что бы они не показали, мы все равно сработаем на опережение. А потом всё это уже просто будет не важным. Ты всё понял?

— Так точно… — хрипло ответил старлей.

— Не провожай, дорогу найду. Больше нас вместе видеть не должны.

И не прощаясь, Захаров вышел из кабинета.

Энкавэдист медленно подошел к двери, запер ее, так же неторопливо вернулся к столу с разложенным провиантом. Перочинным ножом вскрыл две банки консервов, нарезал, нещадно кроша прямо на пол, хлеб. Вытащил из ящика стола две ложки. Слегка одуревший от запаха свиной тушенки и свежего хлеба Крамарчук, глотая вязкую голодную слюну, молча ждал. Наконец, понял, в чем дело:

— Успокойся, лейтенант, не о тебе он поговорить хотел. Личный вопрос. Какой, извини, не могу сказать. Мы сейчас оба в его власти, но я ему поверил. Похоже, и он мне… то есть, нам.

Лицо Качанова, изо всех сил старавшегося скрыть свои чувства, мгновенно разгладилось, сделавшись не то умиротворенным, не то просто став лицом очень уставшего за день и голодного человека:

— Да я ничего, в общем-то, не имел… гм, ладно, давайте покушаем, а потом я подумаю, где вас спрятать. С города только что звонили, мои коллеги уже выехали…

После обеда — или, скорее, ужина — сколько сейчас времени, подполковник мог определить лишь весьма приблизительно: наручные часы ему так и не вернули, а внутренний будильник от усталости и вовсе отказывался работать, Качанов снова куда-то ушел. Не позабыв, ясное дело, запереть дверь. Крамарчук же, удобно откинувшись на стуле (понятие «удобства», само собой, было весьма условным), закурил очередную папиросу (какая мерзость, завтра же снова брошу извращаться!) и задумался. Точнее, попытался это сделать — испытанное впервые за день ощущение сытости уверенно делало свое черное дело, и мысли подполковника текли все медленнее, с явной тенденцией к нулевой скорости. Итак, похоже, программа минимум по спасению собственной шкуры… и изменению истории СССР выполнена: генерал-майор Захаров отнюдь не мелкая сошка в реальности сорокового года. И ведь никто не поверит (а сам Матвей Васильевич, хочется надеяться, никогда и не узнает), с чего именно начались его воспоминания о генерале — с банальной черно-белой почтовой марки за 4 копейки, выпущенной в семьдесят восьмом году, и бережно упрятанной молодым лейтенантом Крамарчуком под обложку кляссера! С портретом, подписью и годами жизни: «маршал Советского Союза М.В.Захаров, 1898–1972». А кто в те годы не собирал марки? Кто-то автомобили или самолеты, кто-то флору и фауну, а он — известных военачальников. Вот и дособирался. Ну а дальше-то уже проще было: курс истории Одесского округа и Великой отечественной им в училище хорошо читали, да и замполит на своих занятиях любил «знания будущих офицеров проверять» — оставалось только напрячься да вспомнить то, что казалось давно и прочно забытым. Плюс немного импровизации, конечно, куда ж без этого? Благо, товарищ генерал-майор после виденных танков с прочими бронетранспортерами уже был готов всё это услышать и, главное, принять. А дальше… дальше поспать бы хоть пару-тройку часиков — это в ближней, так сказать, перспективе. А в дальней? В дальней всё от незабвенного товарища Берии зависит. «Сегодня праздник у ребят, ликует пионерия, сегодня в гости к нам придет Лаврентий Палыч Берия». Во-во, очень к месту вспомнилось. Главное, чтобы не вышло, как в другом стишке, в том самом: «Лаврентий Палыч Берия не оправдал доверия…». Если поверит, если решится и захочет лично разобраться в происходящем (имея в виду свой интерес, разумеется; тот самый, который ему не дали реализовать в пятьдесят третьем!), всё, будем надеяться, срастется именно так, как планировалось. Поскольку иного выхода на Самого не найти. Даже с учетом Матвея Васильевича…