Холодный дом (главы XXXI-LXVII)
Шрифт:
– И вот, как только этот джентльмен вступил в права наследства, он, естественно, начал рыться в этих горах бумаги, - продолжал мистер Баккет.
– Что? Что он начал? Повторите!
– крикнул мистер Смоллуид визгливым, пронзительным голосом.
– Рыться!
– повторил мистер Баккет.
– Как осторожный человек, привыкший заботиться о своих интересах, вы начали рыться в бумагах, как только вступили в права наследства, не так ли?
– А как же иначе?
– крикнул мистер Смоллуид.
– А как же иначе, - живо подтвердил мистер Баккет, - иначе нельзя, очень было бы непохвально, если б вы не рылись. И вот вам, помните, случайно попалась на глаза, - продолжал
Мистер Смоллуид смущенно посмотрел на нас и неохотно кивнул в подтверждение.
– И вот вы на досуге и не спеша заглянули в эту бумагу, - не скоро, конечно, - потому что вам было ничуть не любопытно ее прочитать, да и к чему любопытствовать?
– и чем же оказалась эта бумага, как не завещанием? Вот потеха-то!
– проговорил мистер Баккет все с тем же веселым видом, словно он вспомнил остроту, которой хотел рассмешить мистера Смоллуида; но тот по-прежнему сидел как в воду опущенный, и ему, вероятно, было не до смеха. И чем же оказалась эта бумага, как не завещанием?
– Я не знаю, завещание это или еще что, - проворчал мистер Смоллуид.
С минуту мистер Баккет молча смотрел на старика, который уже чуть не сполз с кресла и походил на какой-то ком, - смотрел так, что казалось, будто он с наслаждением надавал бы ему тумаков; но желания этого он, конечно, не выполнил и по-прежнему стоял, наклонившись над мистером Смоллуидом все с тем же любезным выражением лица, и только искоса поглядывал на нас.
– Знали или не знали, - продолжал мистер Баккет, - но завещание все-таки внушало вам некоторое сомнение и беспокойство, потому что душа у вас нежная.
– Как? Что вы сказали, какая у меня душа?
– переспросил мистер Смоллуид, приложив руку к уху.
– Очень нежная душа.
– Хо! Ладно, продолжайте, - сказал мистер Смоллуид.
– Вы много чего слыхали насчет одной пресловутой тяжбы, что разбирается в Канцлерском суде, той самой, где спор идет о двух завещаниях, оставленных некиим Джарндисом; вы знаете, что Крук был охотник скупать всякое старье мебель, книги, бумагу и прочее, ни за что не хотел расставаться с этим хламом и все время старался научиться читать; ну вот, вы и начинаете думать - и правильно делаете: "Эге, надо мне держать ухо востро, а то как бы не нажить беды с этим завещанием".
– Эй, Баккет, рассказывайте, да поосторожней!
– в тревоге вскричал старик, приложив руку к уху.
– Говорите громче, без этих ваших зловредных уверток. Поднимите меня, а то я плохо слышу. О господи, меня совсем растрясло!
Мистер Баккет поднял его во мгновение ока. Но, как только мистер Смоллуид перестал кашлять и злобно восклицать: "Ох, кости мои! Ох, боже мой! Задыхаюсь! Совсем одряхлел - хуже, чем эта болтунья, визгунья, зловредная свинья у нас дома!" - мистер Баккет, зная, что теперь старик снова может расслышать его слова, продолжал все тем же оживленным тоном:
– Ну, а я привык часто захаживать к вам, вот вы и рассказали мне по секрету о завещании, правда?
Мистер Смоллуид подтвердил это, но донельзя неохотно, чрезвычайно недовольным тоном и ничуть не скрывая, что кому-кому, а уж мистеру Банкету он ни за что бы не сказал ничего по секрету, если бы только мог этого избежать.
– И вот мы с вами обсуждаем это дело, - обсуждаем по-хорошему, - и я подтверждаю ваши вполне основательные опасения, говоря, что вы наживете себе кучу пре-непри-ят-нейших хлопот, если не заявите о найденном завещании, - с пафосом проговорил мистер Баккет, - а вы, вняв моему совету, договариваетесь
– Такой был уговор, - согласился мистер Смоллуид, по-прежнему неохотно.
– Поэтому, - продолжал мистер Баккет, сразу же переменив свой любезный тон на строго деловой, - вы в настоящее время имеете при себе это завещание, и единственное, что вам остается сделать, это вынуть его!
Покосившись на нас бдительным взглядом и торжествующе потерев нос указательным пальцем, мистер Баккет впился глазами в своего "закадычного друга" и протянул руку, готовый взять бумагу и передать ее опекуну. Мистер Смоллуид вынул бумагу очень неохотно и лишь после того, как многословно попытался уверить нас в том, что он бедный, трудящийся человек и полагается на порядочность мистера Джарндиса, который не допустит, чтобы он, Смоллуид, пострадал из-за своей честности. Но вот, наконец, он очень медленно вытащил из бокового кармана покрытую пятнами, выцветшую бумагу, сильно опаленную на обороте и немного обгоревшую по краям - очевидно, ее когда-то хотели сжечь, но, бросив в огонь, быстро вытащили оттуда. С ловкостью фокусника мистер Баккет мгновенно выхватил бумагу у мистера Смоллуида и вручил ее мистеру Джарндису. Передавая ее опекуну, он прошептал, приложив руку ко рту:
– Он не договорился со своими домочадцами, сколько за нее надо запросить. Все они там из-за этого переругались. Я предложил за нее двадцать фунтов. Сперва скаредные внуки накинулись на дедушку за то, что он зажился на этом свете, а потом накинулись друг на друга. Бог мой! Это такая семейка, что каждый в ней готов продать другого за фунт или два, если не считать старухи, но ту не приходится считать только потому, что она выжила из ума и не может заключать сделок.
– Мистер Баккет, - громко проговорил опекун, - какую бы ценность ни представляла эта бумага для меня или для других, я вам очень признателен, и если она действительно ценная, я сочту своим долгом соответственно вознаградить мистера Смоллуида.
– Не соответственно вашим заслугам. Не бойтесь этого, - дружески пояснил мистер Баккет мистеру Смол-луиду.
– Соответственно ценности документа.
– Это я и хотел сказать, - промолвил опекун.
– Заметьте, мистер Баккет, что сам я не стану читать этой бумаги. Дело в том, что вот уже много лет, как я окончательно отказался от всякого личного участия в тяжбе - так она мне осточертела. Но мисс Саммерсон и я, мы немедленно передадим бумагу моему поверенному, выступающему в суде от моего имени, и все заинтересованные стороны будут безотлагательно осведомлены о ее существовании.
– Вам ясно, что мистер Джарндис совершенно прав, - заметил мистер Баккет, обращаясь к своему спутнику.
– Теперь вы поняли, что никто не будет в обиде, и, значит, у вас гора с плеч свалилась, - стало быть, можно приступить к последней церемонии - отправить вас в кресле обратно домой.
Отперев дверь, он кликнул носильщиков, пожелал нам доброго утра, значительно посмотрел на нас, согнув палец на прощанье, и ушел.
Мы тоже поспешили отправиться в Линкольнс-Инн. Мистер Кендж был свободен, - он сидел за столом в своем пыльном кабинете, набитом скучными на вид книгами и кипами бумаг. Мистер Гаппи подвинул нам кресла, а мистер Кендж выразил удивление и удовольствие по поводу того, что наконец-то видит в своей конторе мистера Джарндиса, который давно уже сюда глаз не кажет. Это приветствие он произносил, вертя в руках очки, и мне казалось, что сегодня ему особенно подходит прозвище "Велеречивый Кендж".