Холодный мир

Риддл А. Дж.

Эмма, соберись.

Взглянув на скафандр «Орлан», я думаю, что в капсуле давление такое же, как было в разрушенном отсеке, так что нет ничего плохого в том, что я посмотрю, кто внутри.

Я отстегиваю шлем.

Сергей.

Он поступил умно, надев скафандр. Уверена, что он сделал это, как только разрушилась солнечная батарея. Надо было мне сразу отдать такой приказ или эвакуироваться на капсулах «Союз».

Если я не перестану думать об этом, эти мысли убьют меня, как невыявленный рак. Чувство вины имеет свойство расти, будучи оставленным без внимания.

Нужно сосредоточиться

на задании и делать все постепенно. Мой разум, сама способность думать – это все, что заставляет меня жить.

Я беру стилус и пишу сообщение на Землю.

Через несколько часов поиски наконец-то закончены.

Не осталось ничего: ни выживших, ни других скафандров.

Похоже, выжила только я.

Я сейчас над Северной Америкой, несколько станций в прямой видимости – самое время написать и отправить отчет. Как я и ожидала, ответ приходит быстро.

Понятно. Производим герметизацию капсулы. Ожидайте.

Зачем им герметизация? Я думала, они запустят процедуру возвращения и вернут меня домой. Или они думают, что кессонная болезнь требует сиюминутного вмешательства? Я бы предпочла оказаться на Земле и уже начинаю писать сообщение, когда на экране появляются следующие строчки:

Давление в капсуле выровнено с давлением в скафандре. Пожалуйста, снимите шлем, и мы начнем лечение декомпрессионной болезни.

Сняв шлем и вдохнув, я понимаю, что в воздухе вокруг чистый кислород (ну или почти). Для справки, в земном воздухе его всего двадцать один процент, а если убрать еще и весь азот, то можно лечить кессонную болезнь. Те, кто сейчас дистанционно управляют капсулой, будут постепенно поднимать давление, заставляя растворяться пузырьки воздуха в крови, чтобы я снова стала, если так можно выразиться, «содовой без газа».

Почему-то именно сейчас я ощущаю сильнейший голод и жажду. С того самого момента как станция разрушилась, мне было настолько страшно, что я совершенно забыла, насколько голодна. Постоянный страх смерти – это лучшая программа по снижению веса.

Поэтому сейчас я ем и пью воду большими глотками. Кстати, с последним надо бы притормозить, потому что подходящей ванной комнаты тут что-то не наблюдается. Увидев, что мне в капсулу положили запас подгузников, я быстро выбираюсь из скафандра и надеваю один из них – просто на всякий случай.

Я глубоко вздыхаю – давление поднимается, дышать становится легче, и я вдруг понимаю, насколько устала.

Сейчас я просто хочу оказаться дома. Отправляясь в космос, я была невероятно рада, но сейчас хочу наконец-то ступить на землю и вдохнуть настоящий воздух, а не местный стерильный и синтетический.

Неожиданно из коммуникатора в отсеке эхом раздается мужской голос с массачусетским акцентом, который сразу напоминает мне объявления в JFK [7]

– Феникс, это Годдард, как слышите?

– Я тут, Годдард. Рада вас слышать.

– Взаимно, командир.

Прикончив бутылку с водой, я, наконец, задаю вопрос, который давно крутится у меня в мозгу:

– Так какой план?

– Мы еще работаем над ним. Сейчас нам нужно, чтобы вы подсоединили свой скафандр к капсуле. Разъемы для кислорода и подачи энергии такие же, как на МКС; и рекомендуем вам заменить отработанные баки с горючим.

7

Аэропорт имени Джона Кеннеди.

Что? Звучит так, как будто я не скоро вернусь домой.

– Хорошо, – отвечаю я. – Когда планируете вернуть меня домой?

– Да… Пока не могу вам сказать.

– Почему? Что происходит? Шторм, разрушивший МКС, ударил и по Земле?

– Нет, мэм.

– Что-то не так с капсулой?

– Нет, командир, все в порядке. У нас просто тут, эм, руки заняты.

Заняты руки? Чем?! Планируются новые запуски? Наверное, да. Я думаю, меня не хотят возвращать, потому что сейчас у них есть человек, который смотрит за капсулой и может быстро сообщить, если что-то пойдет не так. Тем более мое возвращение могут задерживать из-за какого-то важного запуска, привязанного к конкретному времени. Да и лечение декомпрессионной болезни нужно закончить – здесь или на поверхности – как можно быстрее, чтобы не было последствий. Что ж, если моя теория верна, то все происходящее имеет смысл.

– Командир, мы делаем все возможное, чтобы вернуть вас домой

Не знаю, то ли еда сделала меня сонной, то ли тяжелый воздух, но отвечаю далеко не сразу. Когда я начинаю говорить, мой голос звучит неразборчиво:

– Что я могу сделать?

– Отдыхайте, командир Мэтьюс. И держитесь там.

Зависнув рядом со скафандром Сергея, я закрываю глаза.

И меня накрывает сон.

14

Джеймс

Размер Космического центра Кеннеди превосходит все мои ожидания. Комплекс состоит из почти семи сотен зданий, разбросанных на площади в сто пятьдесят тысяч акров. Настоящий город будущего, оазис технологических чудес на побережье Флориды. Кампус кишит людьми: военные, персонал из НАСА, частные подрядчики. Для предстоящего запуска используются все средства, и все вокруг трудятся для того, чтобы он состоялся.

Одна группа из тех, кому меня передал Фаулер, проводит экспресс-курс по тому, как здесь все устроено. Вторая группа быстро прогоняет ряд тестов: от анализа крови и контроля зрения до общего анализа мочи. Наверное, результаты были в порядке, потому что больше я о них ничего не слышал.

На обеде неожиданно присутствует весь экипаж предстоящей миссии – все двенадцать человек. Мы сидим в помещении, похожем на школьный класс: семь рядов парт, стоящих полукругом и поднимающихся как трибуна стадиона. В центре – кафедра и большой экран. Я замечаю, что некоторые из присутствующих уже знакомы, потому что они пожимают друг другу руки и негромко переговариваются.

Среди моих будущих напарников я узнаю доктора Ричарда Чэндлера. Мы познакомились в Стэнфорде, когда я заканчивал докторантуру по биоинженерии. Он лет на двадцать старше меня и тогда уже был высококлассным профессором. На его занятиях я превосходно показал себя и нравился ему… какое-то время. Точно не скажу, когда это прекратилось, но тогда я вообще не понимал, почему это произошло. Связь мы потеряли, но, когда начались мои проблемы с законом, он был первым, кто публично осудил меня. Его пригласили на ТВ, а следом подоспел и контракт на книгу. Вырезание меня из своей жизни стало частью его естества.