Холодный огонь
Шрифт:
Холли в сердцах ударила кулаком по рулю.
— Ты телепат, телемаг и теле-черт знает что еще! Ну хорошо, летать, гнуть рельсы голыми руками, бегать быстрее пули ты не умеешь. Но кого еще можно сравнить с Суперменом? Кстати, ему следовало бы кое-чему у тебя поучиться. Ты видишь будущее, пусть только фрагментами и не все время, но видишь!
Ее убежденность произвела на Джима впечатление.
— Но как получилось, что я стал таким?
— Не знаю.
— Вот и конец твоей теории.
— Ерунда, — угрюмо сказала Холли. —
Джим отпустил ее руки и приник к ветровому стеклу, за которым открывалась унылая панорама сухих полей и изгибалась черная нитка шоссе. Казалось, он испытывает страх при мысли о скрытых в нем гигантских возможностях. Обладание ими накладывает бремя ответственности, а Джим не верил в собственные силы.
Холли заметила, что он прячет глаза, и поняла: Джим стыдится своей болезни. Он, сильный и гордый, не хотел поверить в выпавшее на его долю несчастье. Рушилась жизнь, с таким трудом отстроенная заново, жизнь, где высшей ценностью была уверенность в себе и монашеское одиночество аскета, которому никто не нужен, кроме Бога. Он думал, что, уйдя от людей, принял хорошо обдуманное решение, а ему говорят: этот поступок — отчаянная попытка справиться с бурей воспоминаний, грозивших его погубить. Получается, потребность в самоконтроле вывела Джима за границы разумного.
Холли вспомнила слова в блокноте:
«Я ИДУ. ТЫ УМРЕШЬ».
— Куда мы едем? — удивился Джим. Машина повернула в сторону Нью-Свернборга. Вместо ответа Холли спросила:
— В детстве ты был обычным ребенком?
— Таким же, как все остальные, — быстро ответил Джим, и она отметила резкость и поспешность его ответа.
— Никаких признаков скрытых талантов?
— Никаких.
Внезапная нервозность Джима, угадывавшаяся в дрожании рук и порывистых беспокойных движениях, убедила Холли, что она на верном пути. ОН не был обычным ребенком. Ее вопрос напомнил ему о прошлом и открыл глаза на происхождение его уникальных способностей. Но Джим не хочет примириться с действительностью и пытается укрыться за щитом отрицания.
— Ты что-то вспомнил?
— Ничего.
— Хватит секретничать, Джим.
— Ну правда, ничего.
Ей ничего не оставалось, как сказать:
— Нет, Джим. Ты не такой, как все. И пришельцы здесь ни при чем.
Похоже, воспоминания, которыми он не хотел с нею поделиться, поколебали уверенность Джима, и он неохотно проронил:
— Не знаю.
— Это правда, Джим.
— Может быть.
— Помнишь, как вчера вечером Друг сказал, что, по их меркам, он ребенок? Так вот — он действительно ребенок, вечный ребенок. Ему всегда десять лет, потому что, когда ты его создал, тебе тоже было десять. Теперь ясно, почему он так любит порисоваться, а чуть что — сразу обижается. Друг ведет себя не как
Джим опустил веки и откинулся на спинку сиденья, как будто разговор утомил его, но сжатые кулаки, которые он держал на коленях, выдавали его внутреннее напряжение:
— Куда мы едем, Холли?
— Устроим небольшую экскурсию. Дорога шла мимо золотистых холмов и полей. Немного передохнув, Холли возобновила осторожный натиск:
— Враг — воплощение страхов десятилетнего мальчика. Теперь я понимаю, что чудовище, которое проникло в номер мотеля, не было настоящим и не имело никакого отношения к пришельцам. Такой кошмар может родиться только в голове испуганного ребенка.
Джим молчал.
Она заглянула ему в лицо:
— Джим?
Его глаза были по-прежнему закрыты.
Сердце Холли учащенно забилось:
— Джим!
Тревога в ее голосе заставила его выпрямиться и открыть глаза.
— Что?
— Ради Бога, не закрывай глаза, а то заснешь. Как я сразу не сообразила…
— Думаешь, я смогу заснуть, после того что узнал?
— Не знаю. Но я боюсь. Ты ведь не будешь закрывать глаза, правда? Пока ты не спишь, Враг не страшен, но что, если тебя потянет в сон?
На ветровом стекле, точно на экране бортового компьютера истребителя, появилась черная бегущая строка:
«СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ».
Похолодев от ужаса, но не желая выдавать своих чувств, Холли резко включила стеклоочистители, точно вместе с надписью хотела стереть угрозу. Однако слова не исчезли, и Джим сидел, уставившись на них в оцепенении.
Они проехали мимо маленького ранчо. В открытые окна ворвался запах свежескошенного сена.
— Куда ты меня везешь? — снова спросил Джим.
— На разведку.
— Куда?!
— В прошлое.
Джим подавленно замолчал, потом сказал:
— Я все еще не могу прийти в себя. Не могу, и все. Ну скажи, как мы сумеем проверить твои подозрения?
— Мы едем в город, — ответила Холли. — Повторим вчерашнюю экскурсию. Как тебе название: «Романтические тайны Нью-Свенборга»? Чушь. Но что-то здесь есть. Ты не случайно провез меня по местам, где прошло твое детство. Ответ на нашу головоломку можно найти только в Нью-Свенборге. Давай вместе его поищем.
На ветровом стекле пониже шести черных слов побежала вторая строка:
«СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ, СМЕРТЬ».
Холли знала: отпущенное ей время истекает. Враг понял, что она близка к цели, и, не дожидаясь, пока Джим уснет, решил стереть ее с лица земли, превратить в кучу кровавых лохмотьев. Она подталкивает Джима навстречу истине, сама не зная, чем кончится ее затея. Что, если его железная воля не выдержит такой нагрузки и в образовавшийся пролом хлынет черная лава ненависти, которая захлестнет добрые стороны его личности?