Холст
Шрифт:
Виталик воззрился на брата, губы его брезгливо скривились.
– Чего “вообще”?
– Ну, в смысле, голова в порядке?
– Не просек, – сказал Вик, – с чего ты взял… Ты же, кажется, сам собираешься делать ноги? Хоть и в другую сторону.
– Ну, я просто подумал… ведь там пичкают всякой всячиной. И обстановка.
– Не знаю, – ершисто ответил Вик. – Я там не был и вообще этого чувака не видел.
– А кто-то из ваших?
Виталик быстро взглянул на брата:
– А чего тебе вдруг приспичило?
– Да так
Вик исподлобья его разглядывал. Охлопков перехватил его взгляд. Вик потянулся, зевнул, спросил безразлично:
– Не первый раз, что ли, звонят?
– Кто?
– Ну, из музея, – выговорил напряженно Виталик.
Охлопков прищурился, устремляя взгляд на брата, – и рассмеялся. Виталик начал краснеть.
– Ладно, хватит! – воскликнул он грубо. – Баки мне забивать! Дашь сигарету или идти на улицу стрелять?
– Да уже поздно, – мирно откликнулся Охлопков, – стрелять.
На следующий день вечером появился Дюша Елесин. Он ничего не жевал, вид имел самый серьезный, мрачновато-озабоченный. Не снимая куртки, сел к столу, забарабанил пальцами; на нем были модная куртка из тонкой кожи, настоящие джинсы, белый шарфик; хорошо пахло каким-то одеколоном.
– Гена, – решительно начал он, – у вас была мама?
Охлопков кивнул. Елесин тоже кивнул.
– Она вернулась из Болгарии, – объяснил он.
Ирма поерзала в кресле. Охлопков бросил на нее взгляд. Вот откуда все – духи, одежда, ответил ее взор. Охлопков не понял.
– Мм… – Елесин вытянул толстые губы, побарабанил по столу. – Да-а… море, солнце… – Он вздохнул.
– Она зачем-то сюда приходила, – напомнил Охлопков.
Елесин недоверчиво-настороженно посмотрел на него.
– Меня не было, – сказал Охлопков.
– А, ну тогда… – улыбнулся Дюша и замолчал, взглянув на Ирму в кресле с книжками. – Но ты, – обернулся он к Охлопкову, – в курсе? все знаешь?
– Что?
Елесин повернулся, увидел чайник, взялся за него.
– Я попью? – сказал он, уже наливая в кружку воду. Напился, достал чистый платок, приложил к губам, ко лбу и с прежней мрачной решимостью посмотрел на Охлопкова.
– Да, да, – ответил Охлопков, – так в чем там дело, Дюш? Какая-то сага о Форсайтах.
Елесин кивнул.
– Это так и есть! – воскликнул он. – Черт! – Он постучал по часам, не находя слов.
– Куда-то спешишь?
– Да, Геныч! Да! Ибо ситуация… ситуация выходит или даже вышла из-под контроля.
По коридору кто-то прошел. Елесин с беспокойством оглянулся.
– Ну, если вдруг началась такая спешка, почему же ты вчера не объявился?
– Послушай, Геныч, – сказал проникновенно Елесин, – я-то не думал!
– Что она вернется?
– Кто? мама?
– Ну да, там останется, у моря.
– Честное слово, Геныч, не до шуток. И потом – там ждут. Я не знаю. Я могу, – он с отчаяньем посмотрел на Охлопкова, на Ирму, – могу вернуть, пожалуйста.
Они не отвечали, и он начал рыться в карманах.
– А, да, черт… новая же куртка. Ну, потом, по новому адресу. Или у Романа спрошу, вы напомните, чтоб не забыть, а то в спешке…
– Дюш, с какой стати?
– Тут такие хитросплетения, такой клубок… да ну к черту!
– Ладно, давай в коротком пересказе. Комната чья?
Раздались два звонка. В комнате стало тихо. Охлопков двинулся было, но Елесин порывисто встал, поднял руку:
– Нет. Я сам.
Бледный, как его шарфик, Елесин вышел. Вернулся уже слегка порозовевший.
– Это Роман, – объяснил он. – Ждет на “жигуле”. Ему надо заправиться, тут недалеко бензоколонка. Пока будете собираться, он сгоняет.
Молчавшее радио внезапно начало прохрюкиваться сквозь табачного цвета сетку. Все посмотрели на черный ящичек. Радио смолкло.
– Куда собираться, Дюш?
– Надо подумать! – с ласковым воодушевлением отозвался тот. – Куда бы, куда бы он мог вас отвезти?.. Да куда угодно! Какие ваши варианты? – И, увидев усмешку на лице Охлопкова: – Нет, это серьезно. Все в самом деле так. Так, а не иначе. Начнем с того, что вы без прописки. И в любую минуту сюда могут нагрянуть.
– Кто?
– Милиционер! – выпалил Дюша и добавил: – С мамой.
Препирательства продолжались до второго пришествия Елесинского товарища. Он пришел предупредить, что еще пять минут – и он уезжает. Елесин просил подождать еще хотя бы пятнадцать минут. Но тот отказывался. Ну хотя бы десять минут. Нет, он прямо сейчас уезжает.
– Он прямо сейчас уезжает! – воскликнул с угрозой Елесин, вбегая в комнату.
Охлопков кивнул в ответ. Елесину ничего не оставалось, как только последовать за товарищем, чертыхаясь.
…Когда они легли спать, в старом радиоприемнике внезапно опять что-то сдвинулось, хрустнуло, как будто треснуло – заструился с шелестом песок, – и в динамик хлестнуло волной, медно дрожащей, и она застыла, замерзла… снова рассыпалась, и в комнате вдруг чисто и звонко замерцали, залучились трубы и вспыхнули раскатисто-торжественно топки атомохода, отчалившего во враждебную ночь. Полночь.
Охлопков зарисовывал буфет: стойку, колбы для приготовления газированной воды, пустые чистые перевернутые стаканы, стопку салфеток, на полках по стене бутылки в жестком свете ламп. Ирма спала на стульях напротив актерской Доски почета, и отечественные звезды взирали на нее участливо, высокомерно, отчужденно, насмешливо. Ее волосы тускло рыжели в полумгле.
Телефонный звонок – Ирма вздрогнула – заставил его отложить картонку с листом, подойти к конторке билетерши. Звонил Степовой. Его голос звучал немного элегически: