Хонорейская эра
Шрифт:
– Ой! Ох!
– раздалось тут и там. Однако, все вновь остались живы-здоровы.
– Поглядите, тут дверь!
– крикнул один из разбойников, прятавшийся у самого замка. Остальные подошли к нему и увидели тоненькие щели в черном камне.
– Но мы через нее не попадем внутрь!
– мрачно добавил Саид, обнаруживший дверь. Он указал грязным пальцем на табличку "Посторонним вход запрещен!"
– Разве мы посторонние? Мы пришли убивать хозяина и грабить замок. Разве мы посторонние!
– развеяла сомнения Хлурха. Своей бревнообразной рукой она раздвинула подчиненных и одним пинком
– Идем!
Из проема пахнуло ужасом и крысиными какашками. Джафар упал в обморок, и двум разбойником пришлось волочить его вслед за дрожащими и сгорбленными страхом товарищами.
* * *
– Да, да!!!
– завывал Имхалай, раскачиваясь на своем помосте. Смешанные с кровью чернила брызгали из священного "Паркера" прямо на кресло натуральной кожи, которое установили посреди пентаграммы. Сложенные в замысловатые узоры костяшки разломанных счет дрожали и выбивали из сырого каменного пола звуки, схожие со щелканьем зубов. На длинном столе ошалело щелкал арифмометр, свечи неистово коптили, а скелеты раскачивались в струях текшего от них теплого воздуха. Подавленные слуги - люди и суи'дурра - жались к темным углам около двери-входа в колдовской зал. Измученная Чиччочелла с отвращением стукала по клавишам машинки и молила Политру, чтобы клятый Гандурман быстрее явился и исполнил ее желание. Только ожидание этого события заставило ее помогать Имхалаю и вносить свой вклад в его какофонический концерт.
– Ты... отложенный на депонент, скрытый до времени от ревизоров... о, великий... явись!!!
– бормотал волшебник слова заклятия. В последний раз он покропил магической смесью, в последний раз прочитал из толстого гроссбуха, и, наконец, бросил монетку, символ платы Гандурману, заставлявший его являться. Далее, естественно, не обошлось без густого дыма, разлетающихся маленьких искр и зловещего рыка. Когда эта шумиха исчезла, оказалось, что на священном кресле лежит короткий, толстый, розовый предмет цилиндрической формы.
– Ы?
– выдавил Имхалай.
– Ого!
– восхитилась Чиччочелла и бросила нажимать клавиши.
– А где же он сам?
Из-за спинки крадучись выбрался Нурулай-Багадур. Опасливо держась подальше от девушки, он важно промолвил:
– Это не то, что ты думаешь. Все, кто находится в этом зале, падите ниц, ибо сейчас придет великий и ужасный.
– А что же это?
– спросила Чиччочелла с остатками надежды.
– Это - просто салями... В каждом уважающем себя фарсе, каковым является наше действо, она должна появиться хотя бы для проформы, - демон небрежно смахнул батон с кресла.
– Прошу, ваше трепещущещест... тьфу, опять запутался. Ваше страшилище!
По воздуху над креслом побежали крошечные ярко-зеленые точки, описывающие неведомые силуэты. Они мелькали быстрее и быстрее, их становилось все больше. Появлялась мерцающая форма столь ужасных очертаний, что даже Имхалай застонал от страха. Но никто не успел понять и запомнить отвратительные очертания бога, как его сияющая фигура сжалась и превратилась в куриное яйцо.
* * *
Какие-то черные коридоры вели их в неведомое. Хлурха, слишком тупая, чтобы бояться, мерно шагала вперед, за ней семенил Кэннон, следом старческой припрыжкой следовал Пердолиус. Разбойники, сжавшись в дрожащую кучку, двигались последними. Внезапно в темноте раздался ледянящий душу звук, похожий на утробное рычание зверя. Бандиты скуля рухнули на пол и принялись шептать молитвы. Кэннон прижался к стене, но в это время Пердолиус слегка смущенно пробормотал:
– Все в порядке, господа. У меня слегка отошли газы.
Им пришлось подняться и идти дальше. Дальше был громадный зал с куполообразным потолком, доверху набитый полчищами суи'дурра. Они стояли плотной толпой и зловеще посвистывали.
– А! Ур-рр!
– Хлурха выхватила саблю и размахнулась, чтобы снести головы ближайшим грызунам. При этом ее локоть заехал в ухо Кэннону и опрокинул его на пол. Молодой варвар рухнул, теряя сознание... Разбойники бросились обратно, но и там уже ждали их отвратительные монстры в глубоких шлемах.
* * *
– Печатай! Печатай!!
– в злобе Имхалай пнул кресло Чиччочеллы. Та лениво стукнула по клавишам.
– Что это? Где Гандурман?
– истерично крикнул волшебник, обращаясь к рыжему демону. Тот нахмурившись поглядел на яйцо, поверхность которого расцветилась яркими пятнышками.
– Если ты будешь говорить так непочтительно в присутствии Великого, он тебя сварит вкрутую, - ответил Нурулай, многозначительно кося глазами на яйцо. Из острого конца его со звуками, подозрительно похожими на кудахтанье, вылетела молния, спалившая один из скелетов.
– Ахм. Хорошо, великий Ан-Доллорий. Я вызвал тебя из тьмы забвения, из покрытой плесенью темницы, чтобы завоевать мир. Ты хозяин всех монет и купюр, кредитных карточек и чековых книжек. Твоей властью пусть все они станут прокляты, а их хозяева станут рабами... меня. Делимся по-братски: души - тебе, тела - мне. Хорошо?
– волшебник с трепетом воззрился на Гандурмана.
– По рукам!
– перевел его молчание Нурулай.
– М-м, - Имхалай растерянно замычал.
– Вот так запросто? Он не просит каких либо дополнительных условий, например, чтобы ему каждый день давали кровь десяти самых красивых девушек?
– А зачем?
– Ну, я не знаю... Можно было бы его в ней купать. Он разве хочет потерять свой зловещий имидж? Он должен потребовать и мою душу, в конце концов! А то просто теряется уважение.
– Курица, - сказал демон.
– Чего? Какая курица?
– Ему. Он любит тепло.
* * *
Кэннон очнулся, ударившись об угол. Кто-то, вонявший Пердолиусом, волочил его по коридору.
– Эй, где я?
– Все в порядке. Наши криминальные друзья разбираются с суи'дурра. Мы должны нанести главный удар.
Старый волшебник поднатужился и поднял троммелийца на ноги. Они сделали несколько шагов и оказались в зале Ритуала, прямо у его середины. В свете сотен свечей зловеще черный Имхалай пытался заставить яйцо потребовать чего-нибудь ужасного, рядом флегматично шлифовал ногти демон, с другой стороны апатично склонилась над машинкой Чиччочелла.
– Ага!!!
– воскликнул Пердолиус.
– Пришел мой час, Имхалай. Пришло время ответить за то зло, которое ты сотворил. Вспомни, как в школе для тупых детей ты отобрал у меня половинку пирожка с кишками! Вспоминай и дрожи, потому что в моих руках твой аппендикс и твоя смерть.