Хорги
Шрифт:
Сзади затрещал подлесок, и лицо Мурашова побелело. Двустволка заплясала в его руках, а Козерадский свою и вовсе выронил.
Я опустил глаза, и мелькнула безумная мысль: справа, у колена, Пират!
Но не пес верный явился на мой зов. Рядом стоял поджарый, молодой волк.
Повел огненным глазом: «Ты звал? Я здесь!!»
В глазах ни намека на услужливость! В глазах преданность друга, брата — существа, равного мне;
«Ты просил помощи? Вот я пришел!»
И когда я опустил руку на его загривок, волк
В этот миг Мурашов справился с собою, выровнял двустволку.
— Погоди, Мурашов! — сказал теперь я, подражая его увещевательной интонации. — Погоди, Мурашов! Опусти ружье. Ты же видишь: мы не намерены тебя трогать.
— Мы? — прорезался голос у Козерадского. — Он дрессированный, да?
Я только вздохнул:
— Сам ты дрессированный, понял? Ты с Мурашовым! Вы все!
Неужто то, что произошло дальше, было прежде всего реакцией обиженного моей репликой человека? Я забылся в словах… я ведь еще был таким, как они…
О, этих ребяток из столичных служб я недооценил!
Я их, оказывается, вовсе не знал, этих любителей охоты по перу!
Мурашов вскинул ружье, как бы для выстрела, волк с места взвился в прыжке, но тут…
Но тут Козерадский резко дернул рукой — в его ладони оказался пистолет, словно выпал из рукава, — и он сбил моего волка одним выстрелом в полете, будто птицу.
У него был еще и пистолет!
А когда я рванулся к убитому брату, Мурашов мгновенно перехватил ружье за ствол и ударил меня прикладом по голове.
III
— Ты что? Ты что?! Михаил, ты что?!
Голос, чудилось, ввинчивается в уши. Нестерпимая боль начала сверлить голову.
Михаил Невре медленно, тяжело приоткрыл один глаз. Белое, алмазное, искристое… холод…
— Михаил! Да что с тобой?! Встать можешь? «О черт, невыносимо же! Оставьте в покое!..»
Казалось, мысли в голове медленно, вяло колышутся, будто воздушные шары.
Шары? Какие-то были огненные шары…
«Но ведь я побежал! Куда? И почему я лежу?»
Резко приподнялся и взвыл от нового приступа боли. Искры мельтешили в глазах, а он постепенно вспоминал: огонь… страшные огненные сгустки… огненное чудовище… залп огня, который сбил его, Михаила Невре, с ног, испепелил…
Да нет же! Не испепелил! Он жив, и не горит его тело, а стынет на морозе!
Значит, пылающий червь уполз?
Наконец сумятица ушла из глаз, и Михаил сообразил, что сидит прямо на снегу посреди своего огорода.
Снег играл и лучился. Было, наверное, около девяти утра: солнце только-только поднялось из-за таежных вершин, еще розово румянились легкие рассветные облачка.
Все было как обычно, как всегда: солнце, тайга, снег. Пышные сугробы, утоптанная тропка от крыльца к калитке…
— Что, даже снег не растаял? — тупо удивился Михаил, и тут кто-то налетел
— Ты!.. Очнись! Очнись, наконец! Приди/ в себя! Где Александра? Где Александра, слышишь, ты!..
Боль вдруг исчезла. И Михаил увидел, что трясет его и дергает не кто иной, как приехавший вчера с Александрой из города человек — да, Валерий Петрович Овсянников его зовут.
Тот, которого вчера подмял убитый тигр! Эге, быстро же этот горожанин оклемался. Хотя нет, бледный весь как мука.
— Александра? — переспросил Михаил, отрывая от себя цепкие сильные руки. — Да не трясите вы меня! Где ей быть? Дома, наверное. Спит, может, еще.
И осекся…
Вспомнил: когда он палил по огненным шарам, Александра была рядом… да, она пригнула ствол ружья, чтобы целился в самого червя.
Да! Но как же — этого же не было? Или было? Михаил поднялся — и тихо ахнул, увидев разбитое окно кухни, настежь распахнутую дверь. Было? Или не было?!
Он взбежал на крыльцо, заскочил в кухню. На полу патроны, пыжи, кухня выстыла, да и весь дом холодный, пустой. Александры нет. Постель не застелена, но одежда исчезла. Хотя вон шубка на крючке. И сумка стоит… Что же, она в одном свитере ушла в такой мороз?
Михаил вернулся на кухню.
Чего-то не хватало. Стоп. Всегда вот здесь, возле двери, висел тулуп. А сейчас его нет.
Может, Александра в нем ушла?
— Ну и бардак! — послышалось брезгливое. — Здорово же, видать, вы тут вчера поддавали! А стрельбу в честь чего затеяли?
Овсянников стоял посреди кухни, как-то странно поводя головой, будто принюхивался.
«Как это его вчера Филипп назвал? Смешно как-то… а, в прошлой жизни был свиньей или собакой. Похоже, ей-богу! Будто след берет!»
Но сейчас Михаилу было не смешно. Едва пришло на ум это имя — Филипп, как нахлынула тревога, неодолимая, словно ветер.
Огненный кошмар… Исчезновение Александры… И Филиппа тоже! Где же они?
— Они? — приблизился к нему Овсянников. — Кто — они? Значит, Михаил произнес это вслух?
— Да здесь еще Филипп Актанка был, — неохотно сказал он.
— Актанка? Тонгас, что ли? — цепко спросил Овсянников.
— Да, местный, — кивнул Михаил. Сердце ныло от непонятной тревоги.
— Округу хорошо знает?
— Ну! Первый следопыт! Его род в этих местах лет пятьсот шаманит — как не знать!
— Шаманит?! О Господи!.. Да, стало быть, он и про Центр наслышан? — как бы между прочим спросил Овсянников.
— Про базу институтскую? — догадался Михаил. — Ну а как же. Дорога туда никому, чай, не заказана.
— Что? — резко обернулся Овсянников, и Михаила поразило выражение ненависти, на миг омертвившее его лицо.
— Что я? Ничего? — пробормотал Михаил. — А вы думаете, Филипп и Александра туда…