Хорош в постели
Шрифт:
– Вот я и переехала.
– Да-да.
– И посвятила себя ткачеству.
– Я понимаю.
Она перешла к встрече с моей матерью (страстные взгляды в женской раздевалке при сауне – тут я едва не бросила трубку), к первому свиданию (в тайском ресторане), к аргументам, которыми Таня убедила мою мать, что ее лесбийские наклонности – нечто большее, чем мимолётное увлечение.
– Я ее поцеловала, – гордо объявила Таня, – и она попыталась уйти. Но я удержала ее за плечи, заглянула в глаза и сказала: «Энн, от этого не уйдешь».
– Да-да. Я понимаю.
Таня приступила к анализу ситуации.
– Как ты
Слова «вам, детям» она произнесла таким тоном, какой я использую, когда речь заходит о нашествии тараканов.
– И она столько лет отдала этому мерзавцу...
– О каком мерзавце идет речь? – полюбопытствовала я.
– О твоем отце. – Таня, похоже, не собиралась смягчать характеристики ради отпрыска мерзавца. – Как я и говорила, она посвятила свою жизнь вам... и это не так уж плохо. Я знаю, как ей хотелось стать матерью, иметь семью, и, разумеется, в те годы других вариантов для нас, даек От английского слова [40] , в принципе и не было...
40
«dyke» – ругательное прозвище лесбиянок.
Дайка? Я едва переварила слово «лесбиянка». А мать уже произвели в дайки.
– ...но вот что я думаю, – продолжала Таня. – Пожалуй, пришла пора, когда твоя мать может делать то, что хочется именно ей. Жить для себя.
– Я понимаю. Да-да.
– А мне действительно очень хочется познакомиться с тобой, – добавила она.
– Я должна бежать, – ответила я и бросила трубку. Не знала, смеяться мне или плакать, так что в результате совместила оба эти занятия.
– Это за пределами добра и зла, – сказала я Саманте по сотовому телефону, по пути на работу.
– Ты просто не поверишь, что могут быть такие выродки, – сказала я Энди за ленчем.
– Не суди, – предупредил меня Брюс, прежде чем я успела произнести хоть слово.
– Она... э... она общительная. Очень уж общительная. Делится всем.
– Это хорошо. – Брюс покивал. – Тебе бы поучиться этому у нее, Кэнни.
– Что? Мне?
– Ты скрываешь свои истинные чувства. Все держишь в себе.
– Знаешь, ты прав, – согласилась я. – Давай найдем какого-нибудь незнакомца, чтобы я смогла рассказать ему о том, как меня лапал учитель музыки.
– Что?
– Ее растлили, – пояснила я. – И она рассказала мне об этом в мельчайших подробностях.
Тут даже мистер Любить Всех, похоже, поперхнулся.
– Ну и ну.
– Да-да. Как и о том, что ее мать умерла от рака груди, а мачеха убедила отца не оплачивать ее обучение в колледже.
Брюс с сомнением смотрел на меня.
– Она все это тебе рассказала?
– А ты думаешь, что я съездила домой и прочитала ее дневник? Разумеется, она мне все это рассказала! – Я сделала паузу, чтобы взять с его тарелки немного жареной картошки. Мы сидели в ресторане «Тик-Так», славящемся на весь Нью-Йорк огромными порциями и толстомясыми официантками. Жареную картошку я себе там никогда не заказывала, зато убеждала заказать Брюса и таскала с его тарелки. – Судя по этому разговору, у нее сильно съехала крыша.
– Может, ты поставила ее в неловкое положение?
– Но я практически ничего не говорила! Она никогда со мной не встречалась. И именно она мне позвонила, так что как я могла поставить ее в неловкое положение?
Брюс пожал плечами.
– Ты это умеешь, знаешь ли.
А когда я нахмурилась, потянулся к моей руке.
– Не сердись. Это всего лишь... констатация факта. Есть у тебя такая особенность.
– Кто это говорит?
– Ну, мои друзья.
– Должно быть, причина в моих словах о том, что они должны найти работу.
– Видишь, в этом ты вся.
– Дорогой, они же лодыри. Прими сей факт. Это правда.
– Они не лодыри, Кэнни. У них есть работа, ты знаешь.
– Да перестань. Как Эрик Сильверберг зарабатывает на жизнь?
Эрик, как мы оба знали, вроде бы что-то делал на каком-то интернетовском сайте, но в основном продавал пиратские копии альбомов Спрингстина, встречался с девицами, которых находил через онлайновые службы знакомств, в картотеках которых состоял, да приторговывал наркотиками.
– У Джорджа настоящая работа.
– Джордж проводит каждый уик-энд в бригаде хранителей традиций Гражданской войны. У Джорджа есть собственный мушкет.
– Ты уходишь от темы. – Я видела, что Брюс старается злиться, но его рот уже расплывается в улыбке.
– Я знаю, – ответила я. – Просто очень уж легко подколоть человека, у которого есть собственный мушкет. Я поднялась, обогнула стол, села рядом с Брюсом, прижалась бедром к его ноге, положила голову на плечо.
– Ты знаешь, я ставлю людей в неловкое положение, потому что я завистливая. Хотела бы я вот так жить. Никаких тебе ссуд на обучение в колледже, никаких проблем с оплатой квартиры, хорошие, милые, женатые, гетеросексуальные родители, которые отдают любимому отпрыску практически новую мебель всякий раз, когда меняют свою, да к тому же покупают автомобиль на Хануку.
Я замолчала. Брюс смотрел на меня в упор. Я поняла, что дала характеристику не только большинству его друзей, но и ему самому.
– Извини, – мягко продолжила я. – Просто иногда кажется, что другим все достается легче, чем мне, а когда ситуация вроде бы выправляется... случается вот такое.
– А ты не думала, что такое случается с тобой, потому что ты достаточно сильная, чтобы выдержать такие удары? – спросил Брюс. Схватил меня за руку, положил себе на бедро, двинул вверх. – Ты такая сильная, Кэнни, – прошептал он.
– Я просто... Я хочу...
И тут он меня поцеловал. Я почувствовала кетчуп и соль на его губах. Его язык нырнул мне в рот, я закрыла глаза и позволила себе обо всем забыть.
Уик-энд я провела в квартире Брюса. И все в тот раз (что случалось нечасто) мы делали правильно: хороший секс, в субботу – ленч и обед в ресторанах по соседству, в воскресенье – только ленч, во второй половине дня – неторопливое чтение воскресного выпуска «Тайме». И домой я уехала до того, как мы начали цепляться друг к другу. О моей матери мы, конечно, говорили, но в основном я пыталась раствориться в Брюсе. И он дал мне свою любимую байковую рубашку, чтобы я носила ее дома. Она пахла как он, как мы, как травка и секс, его кожа и мой шампунь. В груди рубашка мне жала, как и все вещи Брюса, рукава доставали до кончиков пальцев. В этой рубашке я чувствовала себя очень уютно, словно Брюс крепко прижимал меня к себе, держа за руки.