Хорош в постели
Шрифт:
– Как интервью с Макси Как-ее-там? – спросила она.
– Все отлично. – Я ей ослепительно улыбнулась. Брови Габби взлетели вверх.
– Мне тут сказали, что она не стала давать интервью газетчикам. Только для телевидения.
– Все в порядке, можешь не волноваться.
Но Габби заволновалась. Очень заволновалась. Должно быть, она решила посвятить Макси львиную долю завтрашней колонки, чтобы унизить меня, и теперь ей предстояло срочно заполнять образовавшуюся дыру. А вот с заполнением дыр у Габби получалось не очень.
– Так
– Около часа, – ответила я. – Узнала столько интересного. Действительно интересного. Мы отлично поладили. Я думаю... – я выдержала театральную паузу, чтобы продлить пытку, – я думаю, мы даже можем подружиться.
У Габби отвалилась челюсть. Я буквально читала ее мысли: она прикидывала, стоит ли поинтересоваться, не упоминал ли кто о ее намеченном телефонном интервью с Макси, или надеяться, что я об этом никогда не узнаю.
– Спасибо, что спросила. – Я вновь обаятельно улыбнулась. – Как хорошо, что ты беспокоишься обо мне. Можно подумать... что ты прямо-таки мой босс! – Я отодвинула стул, вскочила, величественно прошла мимо нее, с прямой спиной, развернув плечи. Направилась в туалет, где меня вырвало. Опять.
Вернувшись к столу, я обшаривала ящики в поисках жевательной резинки или мятной подушечки, когда зазвонил телефон.
– Отдел культуры, Кэндейс Шапиро, – механически ответила я. Кнопки, визитные карточки, скрепки трех размеров, но ничего нужного. «История моей жизни», – подумала я.
– Кэндейс, это доктор Крушелевски из Филадельфийского университета, – услышала я знакомый бас.
– О, привет. Что случилось? – Я оставила ящики в покое и принялась копаться в сумочке, хотя вроде бы уже проверила ее содержимое.
– Мне нужно кое-что с вами обсудить. Я сразу насторожилась.
– Что?
– Речь идет о вашем последнем анализе крови... – Я вспомнила. – Кое-что выявилось, и, боюсь, вас придется исключить из программы.
Я почувствовала, как ладони покрылись холодным потом.
– Что? Что выявилось?
– Я бы предпочел поговорить об этом при встрече.
Я быстро прикинула, что такого ужасного мог выявить этот анализ, если предыдущий не показал ничего предосудительного.
– У меня рак? СПИД?
– Никакой угрозы для вашей жизни нет, – отчеканил он. – И я бы предпочел не играть в «Двадцать вопросов».
– Тогда скажите, что со мной не так. Высокий холестерин? Гипогликемия? Цинга? Подагра?
– Кэнни...
– У меня рахит. Я этого не переживу. Быть не только толстой, но еще и кривоногой!
Он рассмеялся.
– Вы еще скажите, что у вас синдром Томазелли [38] . И вообще, откуда вы знаете все эти болезни? У вас на столе справочник практикующего врача?
38
Синдром Томазелли – синдром передозировки хинина.
– Я рада, что вы находите это забавным, – ответила я. – Я рада, что у вас такие шутки: звонить репортерам в разгар рабочего дня и говорить, что у них не все в порядке с кровью.
– Кровь у вас отличная, – ответил он очень серьезно. – И я бы с удовольствием сообщил вам о нашей находке, но предпочитаю сделать это при личной встрече.
Доктор К. сидел за столом, когда я вошла, и поднялся, чтобы встретить меня. Я вновь отметила, что он очень уж высокий.
– Присядьте, – предложил он.
Я положила сумку и рюкзак на один стул, устроилась на другом. Он достал мою папку, положил перед собой.
– Как я вам и говорил, мы регулярно берем кровь на анализ, чтобы выявить параметры, по которым мы отсеиваем участников программы. К примеру, больных гепатитом. Или, разумеется, СПИДом.
Я кивнула, с нетерпением ожидая, когда он перейдет к конкретике.
– Есть у нас и тест на беременность.
Я вновь кивнула, думая: «Ладно, есть, но когда же мы доберемся до моих проблем?» И тут до меня дошло: беременность!
– Но я не... – промямлила я. – Я хочу сказать, быть такого не может.
Доктор развернул папку ко мне, показал на что-то, обведенное красным.
– Я с удовольствием проведу еще один анализ, но обычно мы не ошибаемся.
– Я... я не... – Я встала. Как такое могло случиться? Голова у меня шла кругом. Я вновь села, чтобы подумать. Я перестала принимать противозачаточные таблетки после того, как мы с Брюсом разбежались, здраво рассудив, что пройдет еще много, много времени, прежде чем мне вновь потребуются контрацептивы, и мне даже в голову не пришло, что я рисковала залететь после похорон отца Брюса. А вот и залетела.
«О Боже! – Я опять вскочила. – Брюс. Я должна найти Брюса, должна сказать Брюсу; конечно же, теперь он раскроет мне объятия...» «А если не раскроет! – прошептал внутренний голос. – Вдруг скажет, что это мои заботы, мои проблемы, что у него есть кто-то другой, а я в свободном плавании?»
– О... – Я плюхнулась на стул, закрыла лицо руками. Не хотелось даже думать об этом. Я поняла, что доктор К. выходил из кабинета, лишь когда вновь открылась дверь и он появился на пороге. В одной руке держал три пластмассовые чашки, в другой – маленькие упаковки сливок и пакетики сахара. Поставил чашки на стол передо мной – с чаем, кофе, водой.
– Я не знал, что вы захотите. – В голосе слышались извиняющиеся нотки.
Я выбрала чай. Он выдвинул ящик стола, достал половину пластиковой баночки меда.
– Не желаете? – предложил он. Я покачала головой.
– Хотите немного побыть одна? – спросил он, и я вспомнила, что сейчас рабочий день, что у всех полным-полно дел, вот и ему, возможно, надо куда-то пойти, кого-то принять.
– Для вас это редкий случай? – Я подняла на него глаза. – Говорить женщинам, что они беременны.
Вопрос застал доктора К. врасплох.