Хорошая девочка. Версия 2.0
Шрифт:
Как же ты, идиотка малолетняя, меня задолбала… это же ни в сказке сказать, ни пером описать, твою же молекулу! Да, я тебя прибью, и меня оправдают, ежки-плошки!
Разве что вот так дома попсиховать и остается, потому как все взрослые люди и понимают объективную реальность, увы.
Натурально, не в школу же мне с этими претензиями идти, не?
А тут под боком еще и полностью равнодушный к сыну отец. Вот что за жесть-то кругом, а?
Лежу. Матерюсь про себя. Жду.
Не совсем понимаю чего: очередного нелепого наезда с обвинениями на пустом
Хотя у нас обычно же было так: раз в неделю — охренеть! Раз в две недели — круто, раз в три — хорошо же. И, ежки-плошки, меня же это устраивало? Что я там себе говорила? У всех так, дел много, оба устаем… а не пошли ли эти аргументы на хрен?
Тут вчера Влад меня просто обнял, а меня трясло, я булькала и полыхала аж до самого вечера. Да и при одном воспоминании, до сих пор, я вполне даже Везувий. Только девочка. Может, Этна?
Моя личная жизнь, в принципе, не так чтобы задалась, да.
Мне сорок лет. Я могу уже называть вещи своими именами.
Первая, школьная, ну, у всех же была школьная любовь? Да? Окончилась принудительно. Мы только тискались по укромным углам, обнимались на дискотеках, пара поцелуев — верх разврата, да. Стреляли глазками, а потом «чемодан-вокзал-Ухта», и все. Меня увезли из Ижевска, с родины дедушки, с выпускного после десятого класса. Школу заканчивала я уже в Ухте.
Так, мой Лешка и остался лет на пять волшебным эльфом — с которым все хорошо, ярко, нежно, трепетно и невероятно страстно. Притом что про страсть мы знали тогда, в принципе, ничего.
Да, мощная, всепобеждающая любовь настигла меня на третьем курсе. Хотя началась эта эпопея на втором, но серьезно полыхнуло тогда на третьем.
Спасибо Нине. Сейчас я могу уже спокойно ее поблагодарить. Я серьезно повзрослела, многое отпустила из своей жизни. Но есть занозы, оставшиеся в сердце, да.
Нинок молодец, всегда пеклась о нас, непутевых. Все время пыталась предупредить, предостеречь, помочь. Но кто слушает голос разума в двадцать лет?
Вот и мы с Лей такие, дурочки.
Из нашей тогдашней девичьей компании, только моя соседка по общежитию, Регина, чихала на Нинкины замечания. Бог ей судья, однако.
После пятого курса я метнулась на пару дней в Ижевск по наследственным делам. Там меня мощно и накрыло. Я даже Нинке в бумажных письмах писала что-то вроде: «Потому что есть Алешка у тебя, об Алешке ты вздыхаешь зря, об Алешке все твои мечты, только о Сереге позабыла ты…».
И о карме позабыла тоже, дура.
Пока я млела рядом со своей школьной любовью, мой Сережа, страстная и долгая взаимная любовь со второго по пятый курс, оказался в постели моей подруги Регины.
Задались у меня каникулы, да. Мы же с ним свадьбу планировали через год, как раз после диплома. Ну, планирование, как выяснилось — не для меня.
Как все понимают, такому повороту Нина совсем не удивилась. Нет. Молча обняла у метро рыдающую меня. Вытерла своим шарфом мои слезы, и, хотя фраза: «я же говорила» сверкала в ее глазах, ни слова не сказала.
Я свалилась Нинкуна голову, без предупреждения, вообще без каких-либо звонков, поводов и опознавательных знаков. Но подруга стойко выгуливала меня с моей истерикой пару часов вокруг своего дома. Потом также молча приволокла к себе на кухню, где ее родители меня накормили пловом и напоили имбирным чаем с корицей.
С тех пор уж двадцать лет для меня Нина и ее родня — символ покоя, принятия, дома. Даже то, что общаемся мы редко, ощущений не притупляет. Они есть где-то там. Там тепло, светло, спокойно. И для меня всегда есть место. И это хорошо.
Дальше по жизни меня штормило прилично.
К аспирантуре я остыла, и ненависть к противоположному полу слегка попустила. Так у меня случился Костя. Из НГУ.
Новосибирск от Петербурга далеко, поэтому виделись в течение тех лет мы в основном на конференциях, семинарах, всяких студенческо-аспирантских собирушках в Москве, Петербурге, Казани и самом Новосибирске, естественно. Научная заинтересованность, увлеченность с легким налетом страсти сквозь время и пространство. Да, все было классно аж целых три года, а потом он спер две мои статьи.
И я от всей души прокляла Константина на веки вечные. Статьи пришлось писать полностью новые, хотя мой науч.рук и ругался. Но делать было нечего, так как первая версия вышла на всю страну и научное сообщество под авторством Кота. Гори, Костя, в аду.
Нет, я все написала, снискала даже пять-шесть приличных рецензий признанных мэтров от науки. Это заслуга моего науч.рука, его супруги, и да, науч.рука Кости, как не смешно об этом говорить. Короче, меня умеренно похвалили, да так, что хватило на защиту кандидатской. После нее Костя прилетал в Петербург. Приносил цветы. Я, по словам Нинка, что наблюдала этот цирк из первого ряда, позволяла их возлагать. Но самого Константина погнала на хрен поганой метлой.
Так и разошлись.
Потом случился Дмитрий. Тут вышло страшнее.
Кот получился вообще как бы случайно. И невинность потерялась совершенно нечаянно в научных диспутах, да. С Димой сразу было все не так.
К Дмитрию Вишневицкому на работу меня устроила Нинкина мать. Это первое. И работа эта была кардинально левой, то есть не связанной с моей научной деятельностью совершенно. Это второе.
И первое, и второе для меня было странно, поэтому, может, я вначале слегка подтупливала.
Димка был классный: веселый, активный, задорный, но совершенно несознательный. Отличный парень, но бизнесмен абсолютно никакой. Дела его кадрового агентства изрядно просели, когда он расстался со своей милфой. Боги, в те времена, пятнадцать лет назад, даже термина такого не было, говорили «солидная любовница в возрасте».
Если откровенно — я могла бы их вытащить. Но я до этого проконсультировалась со взрослой, разумной адекватной и много повидавшей дамой, Нинкиной мамой, Алевтиной Ивановной. Эта прекрасная женщина мне сказала одну вещь, что я до сих пор храню в сердце: