Хорошая девочка
Шрифт:
– Неудобно спать на потолке. А реклама не помешает.
И лапищу, лапищу, главное, свою мне на плечи закинул! Я даже сориентироваться не успела. Или как-то ему возразить. Хотя, что бы я возразила, когда на нас смотрели его друзья? Тогда бы пришлось им рассказать, с чего началось наше знакомство.
А все же хорошо мы получились. Он ведь один раз щелкнул! Так только мужики могут. Сделать снимок и тут же его выставить. А если бы я себе на нем не понравилась?! Так бы и висела целые сутки страшненькая? Впрочем, я, наверное, много хочу от парня с отбитыми мозгами. Тем более что фото вышло приличным.
Сторис со мной сменяет следующая. Я мажу пальцем, чтобы вернуться, и по неосторожности жму лайк. Черт!
«Ты забыла репостнуть. Так эффект от рекламы будет ощутимее».
Нет, он все-таки неподражаем! Думает, если я не перепостила его величество себе, то исключительно по незнанию? Вот бы мне такое самомнение, а? Чуваку даже в голову не приходит, что я, блин, просто не захотела.
«А Дэма репостнула», – прилетает следом.
Это он мне сейчас предъявляет, или что?
«До сих пор дуешься на меня за утро?»
Закатываю глаза. И строчу в ответ:
«Просто не вижу смысла продолжать общение».
«Почему? Ты мне понравилась».
Ох уж эта святая простота!
«Я состою в отношениях. Хорошего вечера».
Вру, конечно. Никаких отношений у меня нет. Но я четко для себя решила, что будут. Вот только мама домой вернется, и я сразу пойду на свидание. С этой целью я даже зарегистрировалась в Тиндере. Правда, потом закрутилась, и дальше этого дело не зашло. Но я обязательно все исправлю. Только маму спроважу, ага…
– Сара! Ну, ты куда пропала?
– Я тут. Болтали с Давой.
– Минут пятнадцать, и будем есть.
– На ночь глядя…
– Кто виноват, что ты так поздно возвращаешься с работы?
– Мы только открылись, мам. Штат недоукомплектован. Со временем все утрясется.
Сажусь за стол, подтягиваю к груди ногу. Квартиру я взяла уже с ремонтом и даже менять ничего не стала – настолько тот оказался нам с Давой по вкусу.
– Ты уж с этим поторопись. А то так и будешь одна.
Вообще у меня, конечно, удивительная ситуация. Если маму послушать, так она только за, чтобы я начала с кем-то встречаться. Проблема в том, что ей никогда не нравятся мои ухажёры. Стоит мне ее с кем-нибудь познакомить, и начинается ад. Теперь я умнее и решила держать свои потенциальные отношения в тайне.
– Угу…
– Даже тот подонок женился!
Подонком мама называет лишь одного человека. Давиного отца. Конечно, мой сын не знает, да я и сама стараюсь забыть, что он родился в результате насилия, которое я, слишком юная и неискушенная, даже поначалу не идентифицировала как таковое. Я же сама пошла с парнем в спальню? Сама. Сама его целовала? Сама. А то, что он сделал дальше, проигнорировав мое четкое «нет», я, наверное, тоже сама спровоцировала. Мне так ужасно стыдно было потом, так невыносимо страшно, что я никому о случившемся не сказала. Лишь когда живот стал расти… пришлось. Мама была в ужасе. Мама не могла понять, почему я с ней не поделилась, ведь мы были очень близки. А я не сумела дать ей хоть сколько-то внятного ответа. Хотя он был на поверхности – я просто не могла пережить того, что так сильно ее подвела. Мама предупреждала меня о том, как бывает. Она сто тысяч раз меня предостерегала, а я, получается, не послушалась, и случилось то, что случилось. Я стала позором семьи. Надо же – дочь прокурора, а родила в шестнадцать!
– Все когда-нибудь женятся.
– Надо было его посадить.
У мамы это просто идея фикс. Иногда мне кажется, что сложней всего ей было смириться именно с тем, что Валерка остался безнаказанным. Но тут бы даже ее прокурорские связи не помогли. Я слишком долго тянула с «признательными показаниями». Никаких следов насилия к тому времени не осталось. Да и не хотела бы я, чтобы мой ребенок узнал о некоторых обстоятельствах своего появления на свет. Так что случившееся не получило огласки. О своем отце Дава знает лишь то, что он был слишком молод, а потому не захотел принимать участие в его жизни. Не лучшие вводные для ребенка, но в нашей ситуации мы выбирали меньшее из зол.
– Что уж теперь, мам? Жизнь сложилась не худшим образом. Без Давы я ее даже не представляю.
– А я до сих пор не могу себя простить, что проглядела ту ситуацию. И это будучи рядом.
Ну, вот опять она за свое. Сейчас начнет известную песню о том, какая я неблагодарная, что уехала.
– Мам, ну я же все тебе объяснила. Нам с Давидом нужно расширять горизонты.
– А я что – против? Расширяйте, кто вам не дает?
Мать выключает конфорку. Плюхает мне в тарелку парующее рагу.
– Серьезно? Ты на меня больше не злишься?
– Я и не злилась. Просто не люблю, когда все так спонтанно!
– Мы несколько лет готовились к переезду, – возражаю я, приоткрыв от возмущения рот. В последние годы наши разговоры и впрямь крутились вокруг этой темы, просто мать, очевидно, до конца не верила, что я решусь так круто поменять жизнь.
– Готовилась – не готовилась, какая разница? – отмахивается мама. – Одной в чужом городе все равно очень тяжело.
– Это дело привычки.
– Может, и так. Ну, все равно, жизнь тут поди не сахар. Одни расстояния чего стоят. Попробуй везде успей. Короче, я подумала и решила, что одной тебе здесь не справиться.
Замираю, поднеся к губам ложку…
– В каком смысле?
– Я решила тоже переехать! Что мне одной там сидеть?
Ну, здравствуйте, блин! Нет-нет-нет, мама. Только через мой труп. Я тебя правда люблю. Очень-очень люблю, но ты же меня душишь, мама! Прекрати, пожалуйста.
– Это очень поспешное решение. У тебя там работа, подружки, теннис. Андрей Палыч, наконец. Он тоже переезжать будет?
– Ха! Думаешь, выбирая между дочкой и мужиком, я выберу последнего?
– Мам, ну ведь это твоя жизнь! Не мы. А как же работа? Тебе еще до пенсии несколько лет пахать!
– Да что, я себе перевод не оформлю?
– Ты говорила, это очень хлопотно и долго.
– Подниму связи, – отмахивается. И я буквально слышу, как в крышку моего гроба вбивается последний гвоздь. Связи у мамы такие, что если понадобится, ее переведут хоть в Моссад. В каких-то моментах это здорово играет нам на руку. Например, я бы в жизни так быстро здесь не развернулась, если бы не помощь пары-тройки нужных людей, которые то тут, то там подсобили. Но порой… А-а-а-а!