Хорошая плохая девчонка
Шрифт:
Девушки-заключенные молча стоят в своих камерах, когда мы проходим мимо. Они тоже стараются держаться на расстоянии, но мне-то на них наплевать. Высокие, маленькие, худенькие и волосатые девушки. Слава богу, я не одна из них. Не из тех, у кого нет надежды. Не из тех, у кого нет целей.
Не из тех, что не ждут от жизни ничего, кроме наказания и прощения за свои грехи, считая оставшиеся им дни.
«Прекрати болтать. Семьдесят четвертый».
«Пошевеливайся, Риордан».
«Мы не будем просить тебя дважды».
Мне становится смешно от этих слов. Потому что они буду просить меня снова. Они будут просить меня, и приказывать мне, и говорить мне что-то снова и снова.
И в конце концов все будет в порядке.
В последнее время даже профессор Александр с трудом выражает свои чувства. Хотя, возможно, его холодный и надменный вид объясняется тем, что на его голову наложены все эти поддерживающие шины или ему мешает этот странный жужжащий аппарат, с помощью которого он разговаривает.
(Однако все же ничего нельзя сказать наверняка, когда речь идет о профессоре Александре.)
Терапевтический анализ
Дело № 34421
Дэлайла Риордан
Начато: 2 февраля 2002 года
Дата: 12 августа 2002 года
Участники:
Дэлайла
Профессор Уэйн Александр
Сьюзан Лангдейл
СЛ: Доброе утро. Меня зовут Сьюзан Лангдейл, я ассистент профессора Александра. Как вы себя чувствуете?
ДР: Мне осталось жить меньше трех месяцев, как, по-вашему, я должна себя чувствовать?
СЛ: Без сомнения, это крайне неприятно. Как вы видите, профессор Александр не в состоянии проводить сегодняшний сеанс, но ввиду того, что мы получили некоторые необходимые документы от вашего адвоката мистера Бирнбаума, то сочли возможным позволить профессору Александру понаблюдать за сеансом, дабы он был в курсе вашей терапии. Так ведь, профессор Александр?
УА: Д-д-д-д. А-а-а-а.
ДР: Я не возражаю.
СЛ: Отлично. Теперь перейдем к исходным правилам нашего разговора. Я буду задавать вам вопросы, составленные профессором Александром. Интонации моего голоса, стиль декламирования и конфликтная установка будут соответствовать стилю ваших предыдущих совместных сеансов по конфликтной терапии в абсолютно неизменной манере. Вам понятно?
ДР: Профессор Александр написал слова, которые вы будете читать. И мы будем много спорить и не соглашаться друг с другом.
СЛ: Да. Напомню вам, что вы согласились на это интервью при условии некоторых ограничений вашей свободы действий, что соответствует недавно принятой поправке штата Техас совместно с Ассоциацией страхования трудового населения по здравоохранению штата Калифорния. Надеюсь, это не причиняет вам излишних неудобств. Напомню, что, соглашаясь на данное условие, вы настояли на том, чтобы профессор Александр был также ограничен в свободе своих действий. Для целей протоколирования нашей беседы, напомню, что данное условие заключается в том, что ваши руки должны быть прикованы наручниками к железному столу, а ноги — к бетонному полу. Думаю, что не ошибусь, если возьму на себя смелость сказать за профессора Александра, что он целиком и полностью разделяет вашу просьбу. Важным моментом терапевтического метода профессора Александра является убеждение, что и экспериментатор, и испытуемый крепко связаны невидимыми тенётами в рамках единого этноисторического контекста. И единственный выход освободить себя от этих ограничителей лежит только через совместное согласие пойти на вынужденный конфликт. У вас есть возражения?
ДР: Думаю, нет.
СЛ: Позволю себе еще раз напомнить, что я читаю текст, написанный профессором Александром. Так что… ну что ж, пожалуй, я начну… Итак, Ла… (извините, я выпью воды, хорошо?) ты наконец поняла, что я тебе нужен, не правда ли? На данный момент я единственный настоящий мужчина из тех, что тебя окружают, единственный, кто может дать тебе то, что ты хочешь, и тем способом, каким ты этого хочешь. И ты хочешь, чтобы я дал тебе это. Ты хочешь, чтобы я дал тебе это прямо сейчас. Если бы это было в твоих силах, ты бы послала эту… уродливую… уродливую очкастую сучку… обратно в свою аспирантуру, где она и должна быть, и попросила бы меня дать тебе прямо сейчас, на этом железном столе, до тех пор, пока он не сломается. Ведь именно это разозлило тебя в прошлый раз, не так ли? Ты хотела, чтобы я дал тебе это, а я не стал этого делать. Тогда ты сама мне это дала.
ДР: Конечно, профессор Александр, как скажете.
CЛ: Хотя я бы не возражал… со своей стороны. Я бы не возражал дать тебе это здесь и сейчас. Но это бы значило играть по твоим правилам, не так ли, Ла? Тогда это была бы твоя игра, в которую мы играем, а не…
ДР: Извините, мисс Лангдейл, я вот тут подумала…
СЛ: Вообще-то вам следует адресовать свои вопросы к профессору Александру. Представьте, что меня здесь нет.
ДР: Хорошо, как скажете, профессор Александр. Профессор Александр, я здесь не для того, чтобы говорить о себе. Я бы хотела поговорить с вами о Дике Тупелоу, писателе криминальных романов из Эль-Пасо, штат Техас. Он числится без вести пропавшим. Его имя было в одном из тех нераскрытых дел по преступлениям, совершенным в США и Пуэрто-Рико, которые мне постоянно присылают. Когда я увидела его имя, то, кажется, кое-что вспомнила. Возможно, я могла бы помочь.
CЛ: Видите ли…
ДР: Я дала согласие на это интервью, так что сама буду заказывать музыку. Я была знакома с Диком Тупелоу, по крайней мере мне так кажется. Он подошел ко мне в каком-то баре, когда я проезжала через Эль-Пасо где-то в конце девяностых годов. Я бы не запомнила, как его зовут, но одна вещь из его дела, которое я читала, прочно застряла у меня в голове, и я поняла, что к чему, только через несколько дней, понимаете? Он все повторял, что его называют королем криминальной прозы западного Техаса и показывал мне газетные вырезки. Он носил эти вырезки, как пачку банкнот, в заднем кармане. А потом он дотронулся до меня, когда мы сидели рядом в баре, я не буду уточнять, до чего именно он дотронулся и как он это сделал, и сказал, что такие девушки, как я, никогда не были им разочарованы. Не зря же его называли Однопалым Дики. А потом он сказал что-то о размерах своего мужского достоинства. Наверное, это было сказано для того, чтобы поразить мое воображение, но я не помню с точностью до сантиметров, насколько именно я должна была быть поражена. Дело обычное. Парни всегда шепчут мне на ухо про размеры своих мужских достоинств. Но он был единственным, кто назвал себя Однопалым Дики, и именно поэтому я не забыла…
CЛ: Хорошо-хорошо, но, может быть…
ДР: Пожалуйста, Сью, пожалуйста, позвольте мне рассказать вам, иначе забуду, в последнее время у меня в голове крутится столько всяких вещей, и я все время все забываю, вот что я теряю — не свою жизнь, а мои воспоминания, могу забыть все вещи, через которые прошла до тех пор, когда уже… уже не буду больше самой собой, но я не хочу сейчас думать об этом, а хочу рассказать вам о Дики Тупелоу, даже взяла его книгу из тюремной библиотеки, и когда читала ее, то слышала его голос, как думаете, может, благодаря своему голосу он обладает таким даром убедительности как писатель? И он дотронулся до меня так, как не должен был дотрагиваться, но я вовсе не возражала. Сью, вы женщина, так что вы должны понять, что я имею в виду, ведь вся эта чушь, которую мы слышим о сексуальных домогательствах и насилии, это ведь все чушь, не так ли, потому что иногда мы всё готовы отдать за одно простое прикосновение, да? Даже если это такой парень, как Однопалый Дики Тупелоу. Главный герой его книги — детектив Дик-охотник, частный сыщик, который живет в какой-то помойке, я подразумеваю не грязную квартиру или район, а то, что он действительно живет на помойке на окраине Эль-Пасо со своим доберманом, которого он научил лизать себе промежность, потому как он ненавидит женщин, и все, кого он встречает на своем пути, являются либо педофилами, либо наркоторговцами или вовлечены каким-то образом в убийство Мартина Лютера Кинга, или Кеннеди, или всех вместе, и у тебя создается такое ощущение, что зло окружает тебя со всех сторон и что в мире постоянно происходят ужасные вещи, однако, хоть это и покажется странным, одновременно все это утешает, потому что ты знаешь, что все это происходит не на самом деле. Это похоже на детское кино, на выдуманные рисованные мультфильмы, которых никогда не существовало, вот кем был Дики Тупелоу, когда мы познакомились, парнем, верящим в свой собственный, нарисованный его воображением мультик, только где-то глубоко…
CЛ: Да, Ла, хорошо, но…
УА: Не-не-не. Т-т-т-т.
ДР: Только где-то глубоко он был совсем другим, он всех обманывал, на самом деле он всех их ненавидел, понимаете, и его ненависть не была ненавистью педофила, или наркоторговца, или убийцы Мартина Лютера Кинга, это была ненависть одного человеческого существа к другому человеческому существу, все дело в словах, Сью, в словах, которые я ненавижу, не могу больше их слышать, не хочу их слышать. «Я хочу тебя трахнуть, детка. Я хочу тебя сделать, малышка. Я хочу дать тебе это и трахать, трахать тебя всю ночь», — вот эти слова. Не больше не меньше, Сью. А потом он сказал мне свое имя: Однопалый. Он снова до меня дотронулся, и мне было приятно. Он угостил меня выпивкой. Он был там вместе с этой официанткой с коктейльных вечеринок, по крайней мере, она выглядела как официантка с коктейльной вечеринки, хотя место, где мы все сидели, не стало бы нанимать официанток, которые одевались бы так, как она. Она была в короткой юбке и просто настоящая красотка, Сью. Я знаю, как выгляжу. Я знаю, что думают мужчины, когда видят меня. Но эта девушка, подружка Дики, она смотрела на меня, а не на него, как будто он был ей безразличен, как будто ее только интересовали женщины, на которых он обращал внимание, вы понимаете, что я имею виду, и мне показалось, что между нами что-то пробежало, Сью, не знаю, что-то такое, что может произойти только между двумя женщинами, наверное, это имеет сексуальную природу, хотя не уверена, по крайней мере это происходит не сразу Это будто какой-то момент узнавания или тоски, и потом возникает этот электрический ток по всей коже и даже на зубах, это то, что мы хотим получить от мужчин, но это исходит только от нашего собственного тела или от тела другой женщины, кажется, меня заносит не в ту сторону, — с вами все в порядке, Сью? А как вы, профессор Александр? Я еще кое-что хочу вам рассказать, но все время забываю, так вот, я не пошла с ними, потому что в тот вечер была с кем-то, с кем-то, кого по-настоящему любила, и он опять меня нашел, и всегда, когда бы он меня ни находил, ну, вы знаете, что я имею виду, Сью… Ты не можешь далеко убежать от самой себя, твое чувство найдет тебя, возможно, это нездоровое чувство, чувство зависимости, но ты ничего не можешь с собой поделать. А Дики дотронулся до меня, и я тоже ничего не могла с собой поделать…
CЛ: Я думаю, тебе надо успокоиться, Ла…
УА: Не-не-не. Т-т-т-т. Пууу-сссс-тттт. Гооо-вооо-рииии-тттт.
ДР: Спасибо, профессор Александр, но я не знаю, что еще сказать… я так долго была в своей камере и не знаю, зачем она здесь, не знаю. Там, в стекле… Я не знаю, зачем она…
СЛ: Я думаю, нам следует позвать охрану, Ла. Вот эта кнопка, как вы… как вы…
ДР: Как я это сделала, то, что они мне говорят, я запуталась во всем, но я знаю, он любил меня, Сью, что бы ни случилось, до самого конца я буду знать, что он любил меня. Он любил меня, а ее он не любил. Он не любил ее…
УА: А-а-а-а-а. А-а-а-а-а…
СЛ: Я вызываю охрану, Ла! Немедленно отпусти эту штуку! Я вызываю охрану!
(конец записи)
Зачем я здесь? И где я?
Мы с надзирателем Харрисоном заключили сделку, и он дал мне бумагу и ручку.
Пожалуй, на старину Харрисона все-таки можно положиться.
Здесь нет света, и я не вижу даже своего тела, только ощущаю его запах, но могу писать большие буквы на бумаге, которые разберу потом. Когда вернусь в свою камеру. К себе домой.
Наверное, это и есть счастье.
Через два дня я смогу вернуться к себе в камеру.
Три недели спустя
Надзиратель Харрисон распорядился, чтобы за время моего отсутствия мою камеру привели в порядок. Когда я вернулась, на стенах висели картинки и зеркало в пластиковой оправе, а на полу стояла железная кружка с розами. Еще он записал на кассету мою любимую песню несколько раз подряд и дал мне новенький плеер «Сони», чтобы я могла ее слушать.
Никогда не знаешь, чего ждать от парня, не так ли?
Когда ты находишься в камере для осужденных на смертную казнь, то даже такая, казалось бы, простая проблема, как сходить в туалет, становится довольно каверзной. Прежде всего, туалет находится в самом центре камеры, так что ты все время находишься на виду у охранников. Даже если они не подходят к камере, то могут наблюдать за тобой и некоторыми известными процессами по специальным видеомониторам, которые подвешены снаружи над каждой дверью и напоминают механических птиц на насесте. Более того, охранники даже могут записать на пленку самые пикантные моменты или увеличить твои интимные части тела благодаря чудесам цифровой технологии или то, как выглядит твоя бумага после этого, а потом показать все смешные моменты друзьям или близким на вечеринке по случаю очередного семейного праздника.
Поэтому я не люблю ходить в туалет и делаю это, когда уж совсем невмоготу.
Когда наступает такой момент, стараюсь не шуметь и иду к унитазу на цыпочках, чтобы не вспугнуть Коринну в соседней камере, у которой абсолютный слух и экстрасенсорное чутье.
— Да, вот так, малышка, — шепчет она мне через водосточную трубу в тот момент, когда я снимаю трусы и сажусь на унитаз. — Расскажи мне, что ты чувствуешь, крошка.
Это единственное, что мне нравилось в одиночной камере. Ходить в туалет без чужих глаз. Даже если приходится мочиться в судно.
Такое ощущение, что дни начали играть со мной в прятки. Я чувствую, что пошел обратный отсчет каждой минуты моего существования.
Теперь в начале каждой записи я буду ставить количество оставшихся мне дней на земле, чтобы еще больше ценить каждый из них.
Только не поймите меня неправильно — несмотря на то что иногда бываю довольно трусливой, я все же смелая душа, и самой ужасной вещью в смертной казни мне кажется не то, что мне придется скоро умереть, а то, что мне придется умереть за преступления, совершенные не мной.
Я всеми силами стараюсь не потерять веру в то, что в целом являюсь хорошим человеком, невзирая на ряд ошибок, которые совершила в своей жизни. Но эти ошибки не идут ни в какое сравнение с теми ужасными вещами, которые они мне приписывают.
Но ведь эти ошибки не делают меня плохим человеком, так?
У меня есть Маленький Секрет.
Те amo, pobrecito. Те amos m'as у m'as todos los dios!
Кажется, так: «В любом случае наша любовь всегда была сильнее слов.
Мой маленький, мой малыш».
Рядом с тобой, хочу быть рядом с тобой, рядом…
Только у меня поднялось настроение, как я получаю письмо от профессора Реджинальда следующего содержания:
Дорогая Ла!
Я знаю, ты не хочешь иметь со мной ничего общего. Я пытаюсь уважать твои желания. Но чувствую, что ты не понимаешь меня. Пожалуйста, прочитай это письмо, и тогда, возможно, ты меня поймешь.
Только умоляю, не выбрасывай письмо, прежде чем прочтешь его.
Я не хотел тебя обидеть. И не хочу на тебя давить. Хотя знаю, что ты не можешь представить себе отношения между людьми без этих двух составляющих — то есть боли и насилия. Я желаю тебе только хорошего. И не могу стоять в стороне и спокойно наблюдать, как ты сама себя разрушаешь.
Я не могу смотреть, как они чинят эти несправедливости по отношению к тебе. Ты должна помочь самой себе, Ла. Ты должна вырваться из этого замкнутого круга самоотречения, подчинения чужой воле, гнева и мести. Ты должна найти ответы на свои вопросы в самой себе. Ты должна открыть в себе ту Ла, которую я люблю. Эта Ла — особенный человек. И она гораздо важнее, чем вся уголовная система западного Техаса, вместе взятая.
Я хочу, чтобы ты вела дневник для самой себя. Я знаю, твой адвокат говорит тебе, чтобы ты вела его для судьи, но пойми, единственный судья себе — ты сама.
Мои чувства к тебе очень сильны, и я знаю, они тебя пугают. Но все равно и несмотря ни на что, я —