Хорошие собаки до Южного полюса не добираются
Шрифт:
Источником запаха был здоровенный камень, еще не высохший. Я медленно приблизился к нему, и с каждым шагом запах менялся, а с ним менялся и мир. Здесь я слышал воинственный вой и загадочные истории, которым суждено жить вечно. Кровожадное желание до последнего всхлипа защищать свою территорию и непреклонную волю биться дальше. Важность луны. Как убить змею. Леса знаний. Леса страха.
Я согласен был всю оставшуюся жизнь этот камень нюхать и навсегда там и остался бы, но рядом вдруг нарисовался Щенок. Он ухватился за мой ошейник с неописуемым неуважением и огрел меня по морде так, что перед глазами у меня заплясали звезды и месяц. Охота закончилась.
Домой
Домой с охоты мы вернулись без добычи, Щенок был разочарован и старался это скрыть. Утешая его, фру Торкильдсен угостила его коричными рогаликами и налила чашку кофе. Щенок назвал меня бестолковым охотником, но я-то лучше знаю: во мне живет охотник. В ту же секунду во мне зародилось пугающее подозрение: а что, если фру Торкильдсен вовсе не ходит на охоту?
Разве не странно, что Щенок, сильная и относительно молодая мужская особь, не добыл нам ничего вкусненького, а старая фру Торкильдсен убивает столько зверя, сколько даже унести в одиночку не может? И чем больше я над этим размышлял, тем сильнее тревожился. Похоже, фру Торкильдсен вовсе не охотится и не убивает добычу, а вместо этого приносит домой то, что не доели настоящие хищники. Боюсь, фру Торкильдсен – не более чем обычная падальщица.
На этом моему уважению к фру Торкильдсен вполне мог прийти конец, раз и навсегда. Если бы мне захотелось отнять у нее роль вожака нашей маленькой почти-стаи, то, наверное, у меня получилось бы. Возможно, я и некрупный, но когда надо, и зубы оскалю, и зарычу утробно (к тому же размер особой роли не играет – достаточно вспомнить, в какой ужас приводят фру Торкильдсен крысы). Запрыгнуть во время завтрака на стол и, оскалившись, зарычать фру Торкильдсен прямо в лицо – думаю, вступать в схватку она не стала бы. А оружия у нее нет.
С другой стороны, я почти уверен, что поступать так не стану. Это же до крайности удобно – каждый день тебя кормят и ты не беспокоишься о том, чтобы найти безопасное местечко для ночевки. Дело даже не столько в сытости, сколько в покое: когда не знаешь тревоги, то мысли свободны и можно раздумывать над другими вопросами. Появляется время философствовать. Правда, философствовать не каждой собаке полезно. Как придете в парк, обратите внимание: вот они бредут на провисшем посередине поводке, погруженные в размышления о подлой судьбе собачьего рода, но при этом презираемые себе подобными.
Фру Торкильдсен перестала водить машину. Почему – не знаю, как не знаю и почему это произошло именно сейчас, когда наше новое существование приобрело наконец ритм и форму. Возможно, она вспомнила свои собственные слова, которые сказала Майору, – о том, что он чересчур старый и дряхлый, чтобы сидеть за рулем. Я это хорошо запомнил – не сами слова, а то, как Майор на них отреагировал. Вообще-то я особо к их беседе не прислушивался и уши навострил, лишь когда от Майора пошел вполне определенный запах – сразу после того, как фру Торкильдсен завела про «водить машину».
Они в тот вечер сидели на своих привычных местах, и она начала, как обычно начинает, когда говорит о чем-нибудь важном, – вспомнила случай с кем-то из родственников или знакомых. А уж там есть где разгуляться. Какая-нибудь трагически овдовевшая двоюродная сестрица, охочий до адреналина племянник или супруг троюродной сестры, отдавший богу душу прямо за рулем снегоуборочной машины после двухдневного снегопада.
Историей, в которой на первый взгляд рассказывалось о каком-то старике из Сандефьорда, свалившемся с лестницы и едва не отправившемся к праотцам, фру Торкильдсен предварила рассказ о том, как она переживает за здоровье Майора. Она знала Майора достаточно хорошо и понимала, что все это не произведет на него ни малейшего впечатления, однако и эти аргументы были лишь очередным этапом на пути к ее главной цели: донести до Майора известие, что она все сильнее боится каждый раз, когда мы едем куда-нибудь на машине.
Даже мопс со скверным нюхом учуял бы исходящую от фру Торкильдсен тревогу, усиливающуюся по мере того, как приближалась следующая наша вылазка на охоту. В машине она тотчас же затягивала свое туловище ремнями (сам-то я по-прежнему вцеплялся в сиденье лапами), а говорила сухо и отрывисто. Дышала фру Торкильдсен быстро, и сердце у нее колотилось тоже чаще. Когда мы приближались к перекрестку, она задерживала дыхание и не дышала, пока перекресток не оставался позади, а тогда порой издавала тихий, едва слышный стон.
В конце концов Майор прекратил водить машину. Нет, он не положил этому конец раз и навсегда и не отдал ключи, просто за руль, если мы оправлялись на охоту, все чаще садилась фру Торкильдсен, и, как оно обычно и бывает, вскоре всем начало казаться, будто таков давно заведенный порядок. Они поменялись сиденьями, и от этого распределение обязанностей между ними тоже изменилось. Когда машину вел Майор, беседу поддерживала фру Торкильдсен и она же продумывала маршрут. Майор лишь коротко отвечал ей, и фру Торкильдсен пользовалась тем, что слово было за ней. Теперь же роли распределились иначе.
Сейчас вместо машины у нас сумка на колесиках, ее фру Торкильдсен вытащила из подвала. Неприятная синяя сумка на колесиках, которую фру Торкильдсен одной рукой тянет за собой, когда мы куда-нибудь направляемся. В другой руке она сжимает мой поводок, а больше рук у фру Торкильдсен, к сожалению, нет, и проблему эту она решила неудачно – иногда привязывает мой поводок к сумке. Мне это не нравится. С виду похоже, будто фру Торкильдсен выгуливает сумку, а сумка выгуливает меня. Что-то вроде собачьей упряжки наоборот – спереди человек, а сзади собака. А это неправильно. И это вопрос достоинства.
Сумка на колесиках фру Торкильдсен как раз впору. Когда мы несем драконову воду, то обходимся без посторонней помощи. Объяснив мужчине за стойкой, на что ей в этот раз понадобилось столько драконовой воды, она загружает сумку бутылками в таких количествах, каких в руках ей никогда не донести, после чего мы выдвигаемся домой. Естественно, это занимает немало времени, но время – это не проблема. То есть не для нас с фру Торкильдсен. Тем более что фру Торкильдсен приобрела пару волшебной обуви. Обувь эта огромная и белая, намного больше всей ее остальной обуви, но в то же время она намного легче любой другой обуви. Из антилопьей шкуры. Паслась себе в саванне антилопа, паслась – и могла бы и дальше щипать травку, если бы пожилой женщине с севера не вздумалось избавиться от машины. Просто непостижимо. Но обувь отличная. Как раз для того, чтобы хорошенько погрызть. Ничего, надо только терпения набраться.