Хорошие жены
Шрифт:
Что эти двое делали в ее отсутствие, она так никогда и не узнала, но мистера Скотта не повели «к маме», а когда Мег спустилась в столовую, после того как они оба ушли, то нашла следы приготовленной на скорую руку трапезы, вызвавшие у нее ужас. Лотти сообщила, что они съели много, и очень смеялись, и хозяин велел ей «выкинуть все сладкое варево и спрятать горшочки».
Мег очень хотелось пойти и рассказать обо всем матери, но стыд за собственное поведение и верность Джону, «который, возможно, и был слишком жесток, но никто не должен знать об этом», удержали ее, и после торопливой уборки в кухне и столовой она принарядилась и села ждать, когда Джон придет, чтобы получить прощение.
К несчастью, Джон видел дело совсем в ином свете. Он постарался выйти из неприятного положения, представив его Скотту как забавный случай, извинился как мог за жену и так хорошо играл роль гостеприимного хозяина, что друг получил удовольствие от импровизированного обеда и обещал прийти еще. Но на самом деле Джон был
Но Мег точно так же решила быть «спокойной и доброй, но твердой» и показать ему,в чем состоял его долг. Ей очень хотелось выбежать ему навстречу и попросить прощения, и чтобы он поцеловал ее и утешил, что — она была уверена — непременно произошло бы. Но она, разумеется, не сделала ничего подобного и, увидев, что Джон приближается, начала мурлыкать песенку, раскачиваясь в качалке с шитьем в руках, как светская дама в часы досуга в своей лучшей гостиной.
Джон был немного разочарован тем, что не нашел нежной Ниобеи [10] , но, чувствуя, что его достоинство требует, чтобы первые извинения прозвучали из уст жены, он ничего не сказал", вошел не спеша и лег на диван с весьма уместным замечанием:
10
Ниобея — в греческой мифологии супруга фиванского царя. Она хвалилась многочисленным потомством и оскорбила богиню Лето, мать Аполлона и Артемиды, и дети Лето стрелами из луков перебили всех детей Ниобеи, а сама она окаменела от горя.
— Скоро новолуние, моя дорогая.
— Ничего не имею против, — прозвучал чрезвычайно успокоительный ответ Мег.
Несколько других тем, представляющих общий интерес, были затронуты мистером Бруком и исчерпаны ответами миссис Брук, затем разговор иссяк. Джон сел у окна, развернул газету и, фигурально выражаясь, ушел в нее с головой. Мег села у другого окна и шила с таким усердием, словно бантики для ее домашних туфель принадлежали к числу предметов самой первой необходимости. Оба молчали, оба имели вид совершенно «спокойных и твердых», и оба чувствовали себя ужасно неловко.
«Боже мой, — думала Мег, — супружеская жизнь так тяжела и требует наряду с любовью и бесконечного терпения, как мама говорит».
Со словом «мама» на память пришли и другие советы матери, данные давно и выслушанные тогда со скептическими возражениями.
«Джон — хороший человек, но и у него есть недостатки, и ты должна научиться видеть их и мириться с ними, помня о своих собственных. Он очень решителен, но никогда не будет упрямиться, если ты ласково представишь ему свои доводы вместо того, чтобы нетерпеливо возражать. Он очень строг к себе и требователен к другим в том, что касается правды, — хорошая черта, хоть ты и называешь его „занудой“. Никогда не обманывай его ни взглядом, ни словом, Мег, и он будет относиться к тебе с доверием, какого ты заслуживаешь, оказывать поддержку, в которой ты нуждаешься. Характер у него не такой, как у нас (мы вспыхнем — и все прошло), его гнев — гнев честный и неизменный, который редко разгорается, но если разгорится, погасить его нелегко. Будь осторожна, очень осторожна, не вызови у него гнев и раздражение против тебя, ведь мир и счастье в вашей семье будут зависеть от сохранения взаимного уважения. Следи за собой, а если вы оба оказались не правы, не бойся попросить прощения первой. Остерегайся мелких ссор, размолвок, взаимонепонимания, поспешных резких слов, которые часто ведут к горьким сожалениям».
Эти слова вспомнились теперь Мег, когда она сидела с шитьем у окна в лучах заката. Это была их первая серьезная размолвка. Ее собственные торопливые слова показались ей и глупыми и жестокими, когда она вспомнила их. Ее гнев представлялся ей теперь ребяческим, а мысли о бедном Джоне, пришедшем домой, где его ждала такая сцена, смягчили ее сердце. Она взглянула на него со слезами на глазах, но он не смотрел на нее. Она отложила рукоделие и встала, думая: «Я первой скажу: „Прости меня!“», но он, казалось, не слышал ее шагов. Она медленно, ибо трудно переступить через гордость, прошла через комнату и остановилась рядом с ним, но он не повернул головы. На мгновение ей показалось, что она не сможет сделать это, но тут же возникла мысль: «Это начало; я пройду свою половину пути, и мне не в чем будет упрекнуть себя», и, склонившись, она нежно поцеловала мужа в лоб. Ссора была улажена — поцелуй раскаяния был лучше океана слов. И через минуту Джон уже держал ее на коленях и говорил нежно:
— Да, это было очень нехорошо — смеяться над бедными маленькими горшочками для джема. Прости меня, дорогая! Никогда больше не буду.
Но он смеялся — о да! — и много раз, как и сама Мег, и оба утверждали, что это был самый сладкий джем в их жизни, так как им удалось и в этой ссоре сохранить сладость семейной жизни [11] .
После этого Мег пригласила мистера Скотта к ним в дом и угостила отличным обедом, без распаренной жены в качестве первого блюда; по этому случаю она была так весела и мила и все было так очаровательно, что мистер Скотт назвал Джона «счастливчиком» и всю дорогу домой качал головой, размышляя о тяготах холостяцкого положения.
11
«…сохранить сладость семейной жизни» — в оригинале игра слов: «jar» означает и «ссора» и «банка для варенья».
Осенью Мег ожидали новые испытания и переживания. Салли Моффат возобновила свою дружбу с ней и часто заходила в маленький домик поболтать и выпить чашечку чая или приглашала «милую бедняжку» зайти и провести день в большом доме Моффатов. Это было приятно, так как в пасмурную погоду Мег обычно чувствовала себя одиноко: дома все были заняты, Джон сидел на работе до позднего вечера, делать было нечего, и оставалось только шить, читать или слоняться по дому. Вполне естественно, что у Мег вошло в обыкновение ходить в гости и болтать с подругой. Красивые вещи Салли вызывали у Мег желание иметь такие же и жалость к себе самой, оттого что она их лишена. Салли была очень добра и часто предлагала ей взять ту или иную приглянувшуюся вещицу, но Мег не принимала таких подарков, зная, что Джону это не понравится, а затем эта глупая маленькая женщина вдруг взяла и сделала то, что не понравилось Джону бесконечно больше.
Она знала, каковы доходы ее мужа, и ей было приятно сознавать, что он доверяет ей не только свое счастье, но и то, что некоторые мужчины ценят больше, — свои деньги. Она знала, где они находятся, и могла взять сколько хочет; все, о чем он просил, это чтобы она вела записи о каждом потраченном центе, платила по счетам каждый месяц и не забывала о том, что она жена бедного человека. В первые месяцы она хорошо проявила себя в ведении расходов, была осмотрительной и бережливой, аккуратно вела домашние расходные книги и без страха показывала их каждый месяц мужу. Но в ту осень в рай Мег вполз змей и соблазнил ее, как не одну современную Еву, не яблоками, но платьем. Мег не нравилось, когда ее жалели и давали почувствовать, что она бедна; это сердило ее, но она стыдилась признать, что сердится, и иногда пыталась утешиться тем, что покупала что-нибудь красивое, чтобы Салли не думала, что ей приходится экономить. Правда, после таких покупок она всегда чувствовала, что поступила нехорошо, так как без этих красивых вещей вполне можно было обойтись, но они стоили так мало, что не было оснований волноваться; в результате количество покупаемых мелочей постепенно увеличивалось, и во время поездок по магазинам вместе с Салли Мег уже больше не была лишь пассивной зрительницей.
Но мелочи стоят больше, чем можно вообразить, и, когда в конце месяца она подвела итог своим расходам, сумма почти испугала ее. Но в тот месяц у Джона было много работы, и он поручил счета ей; в следующий месяц он был в отъезде, но на третий устроил день квартальных платежей, и Мег на всю жизнь запомнила этот день. За неделю до того она совершила ужасный поступок, тяжким грузом лежавший теперь на ее совести. Салли покупала шелка, а Мег очень хотелось новое платье — просто красивое, легкое, для вечеринок, так как ее черное шелковое было таким заурядным, а батист и кисея на вечер годятся только для девушек. Тетя Марч обычно давала сестрам в подарок на Новый год по двадцать пять долларов каждой; ждать оставалось только месяц, а здесь на распродаже был прелестный лиловый шелк; и деньги у нее были, если только осмелиться взять их. Джон всегда говорил, что все, принадлежащее ему, принадлежит ей, но подумает ли он, что это хорошо — потратить не только будущие двадцать пять долларов, но и другие двадцать пять из денег на хозяйство? Это был еще вопрос. Салли убеждала ее купить шелк, предлагала одолжить деньги и из лучших побуждений искушала Мег так, что та была не в силах противиться. В недобрую минуту продавец приподнял прелестные шуршащие складки и сказал: «Почти даром, мэм, уверяю вас». Она ответила: «Я беру его». Шелк был отмерен и оплачен. Салли была в восторге, и Мег тоже смеялась, словно это было незначительное событие, но уехала из магазина с таким чувством, как будто украла что-то и за ней гонится полиция.