Хорошие жены
Шрифт:
— Это не наш омнибус, — сказал профессор, помахав вознице, чтобы ехал дальше, и останавливаясь, чтобы поднять пострадавшие цветочки.
— Прошу прощения; я не разглядела название. Ничего, я могу и пешком. Я привыкла топать по грязи, — ответила Джо, с трудом моргая, так как она скорее умерла бы, чем открыто вытерла глаза.
Мистер Баэр заметил капли на ее щеках, хотя она отвернула голову; это зрелище, кажется, очень тронуло его, потому что, неожиданно наклонившись, он спросил тоном, который означал многое:
— Душа моя, почему вы плачете?
Не будь Джо столь неопытной в такого рода делах, она сказала бы, что не плачет, что у нее насморк, или придумала еще какую-нибудь женскую отговорку, приличествующую случаю; вместо этого сия недостойная особа ответила с неудержимым всхлипыванием:
— Потому что вы уезжаете.
— Ах, mein Gott, как это хорошо! — воскликнул мистер Баэр, пытаясь хлопнуть в ладоши, невзирая на зонтик в одной руке и свертки в другой. — Джо, у меня нет ничего, кроме большой любви, чтобы предложить вам; я приехал, чтобы узнать, нужна ли она вам, и я хотел убедиться, что я для вас больше, чем друг. Это так? Найдется в вашем сердце место для старого Фрица? — сказал он, все на одном дыхании.
—
Это было несомненно сватовство в трудных условиях, поскольку даже если бы мистер Баэр хотел встать на колени, он не мог сделать этого по причине грязи; так же не мог он предложить Джо руку кроме как фигурально, так как обе были заняты; еще менее мог он позволить себе проявление нежных чувств прямо на улице, хотя был близок к этому; так что единственный способ, каким он мог выразить свой восторг, было смотреть на нее с выражением, которое делало его лицо до такой степени сияющим, что, казалось, маленькие радуги появились в каплях, блестевших в его бороде. Если бы он не любил Джо так сильно, не думаю, что он мог бы влюбиться в нее в этот момент, так как она выглядела далеко не привлекательно — юбки в плачевном состоянии, ботинки забрызганы по щиколотку, а шляпка окончательно испорчена. К счастью, мистер Баэр считал ее самой красивой женщиной на свете, а она нашла его еще больше похожим на Юпитера в тот момент, хотя поля его шляпы совершенно повисли и с них ему на плечи стекали струйки воды (так как он старался держать зонтик над Джо), а каждый палец на его перчатках нуждался в починке.
Прохожие, вероятно, сочли их парой неопасных сумасшедших, так как они совершенно забыли, что хотели сесть в омнибус, и шли неторопливо, не замечая сгущающихся сумерек и тумана. И мало заботило их, что подумают другие, так как они переживали тот счастливый час, который редко приходит больше чем один раз в любой жизни, волшебный миг, который дает молодость старому, красоту невзрачному, богатство бедному, а человеческим сердцам — представление о рае. У профессора был такой вид, словно он завоевал королевство и мир больше ничего не может предложить ему по части блаженства, в то время как Джо шагала рядом с ним, чувствуя себя так, словно ее место всегда было здесь, и удивляясь, как могла она когда-либо выбирать любую иную судьбу. Конечно, именно она заговорила первой — внятно, я хочу сказать, так как эмоциональные восклицания, последовавшие за ее пылким «О да!» не были ни связными, ни заслуживающими того, чтобы их описывать.
— Фридрих, почему вы не…
— Ах, Боже мой, она называет меня по имени, как никто не называл с тех пор, как умерла Минна! — воскликнул профессор, останавливаясь в луже и глядя на нее благодарно и с восторгом.
— Я всегда называла вас так про себя; но я не буду, если вам не нравится.
— Не нравится? Это слаще для меня, чем я могу выразить. Говори мне так же «ты», и я буду думать, что ваш язык почти столь же красив, как и мой [92] .
92
В современном английском языке существует только одно местоимение второго лица «you» — «вы»; устаревшая форма «thou» — «ты» употребляется только в поэтической речи. В немецком языке, как и в русском, есть 2 формы местоимения 2-го лица единственного числа: более фамильярное «du» — «ты» и вежливое «Sie» — «вы».
— Но не звучит ли это «ты» немного сентиментально? — спросила Джо, втайне думая, что это прелестное слово.
— Сентиментально? Да. Слава Богу, мы, немцы, верим в сентиментальность и благодаря ей сохраняем нашу молодость. Ваше английское «вы» такое холодное, говори «ты», душа моя, это так много значит для меня, — просил мистер Баэр, скорее как романтичный студент, чем как серьезный профессор.
— Ну, тогда, почему ты не сказал мне все это раньше? — спросила Джо застенчиво.
— Сейчас я должен открыть тебе все мое сердце, и я с радостью сделаю это, потому что ты должна будешь заботиться о нем потом. Так вот, послушай, моя Джо, — ах, какое милое, забавное маленькое имя! Я хотел сказать кое-что в тот день, когда я сказал «до свидания» в Нью-Йорке, но я думал, что красивый друг помолвлен с тобой, и поэтому я не сказал. Ты сказала бы «да» тогда, если бы я заговорил?
— Не знаю. Боюсь, что нет, тогда у меня вообще не было сердца.
— Фу! Я не верю в это. Оно спало, пока прекрасный принц не пришел через лес и не разбудил его. Ах, конечно, «Die erste Liebe ist die beste» [93] , но на это мне не следовало надеяться.
93
Первая любовь — самая лучшая (нем.).
— Да, первая любовь — самая лучшая, так что будь доволен. У меня не было другой. Тедди был всего лишь мальчиком и скоро покончил со своим маленьким увлечением, — ответила Джо, горя желанием исправить ошибку профессора.
— Хорошо! Тогда я буду спокоен и счастлив и буду уверен, что ты отдала мне все. Я ждал так долго, я становлюсь себялюбив, как ты скоро заметишь, госпожа профессорша.
— Мне это нравится! — воскликнула Джо, в восторге от своего нового имени. — Теперь скажи, что же привело тебя сюда наконец тогда, когда я больше всего хотела тебя увидеть?
— Вот это. — И мистер Баэр вынул из кармана жилета затертый газетный листок.
Джо развернула его и была очень смущена, так как там оказалось ее собственное стихотворение, которое она отправила в газету, платившую за стихи, чем и объяснялось, что она послала туда свое произведение для пробы.
— Как это могло привести тебя сюда? — спросила она с недоумением.
— Я нашел это случайно; я узнал, что оно твое, по именам в нем и инициалам вместо подписи, и в нем были строчки, которые, кажется, звали меня. Прочитай и найди их; я послежу, чтобы ты не зашла в лужу.
Джо повиновалась и принялась торопливо просматривать строфы, которым дала название
НА ЧЕРДАКЕ Четыре ящичка резны., все в ряд, Темныот времени и пыли, Опять к себе мой приковали взгляд, Они хранят четыре были. Немало лет прошло уж с той поры, Как здесь на стол их водрузили И в них четыре маленьких сестры Свои реликвии сложили. И каждый день дождливый на чердак Ватага радостная мчалась, И то был для домашних, верный знак. Что там веселье начиналось. Какой был здесь фантазии полет! И не было игры чудесней, Чем угадать, о чем поет Им летний дождик в тихой песне. «Мег» выведено твердою рукой На крышке гладкой и блестящей. Как все под ней красиво и какой Царит порядок настоящий! Вот вехи жизни, что скромна, тиха: Родителей, сестер подарки, Наряд для бала, письма жениха И башмачок ребенка яркий. Игрушки свой не отслужили век. Они унесены отсюда, И в них уже играют дети Мег, Хотя своих игрушек груда. Мать, к детям засыпающим подсев, Поет мотив, что нет прелестней, И колыбельной повторит напев Им летний дождик в тихой песне. «Джо» — три кривые буквы второпях Хозяйка вывела небрежно, Царапины и пятна — просто страх! — Вид крышки портят безнадежно. Не чувствуешь заботливой руки — В невероятном беспорядке Игрушки, рукописи, дневники, Газеты, школьные тетрадки. Литературной юности грехи, Во всех здесь жанрах есть созданья, О грусти Джо расскажут лишь стихи: В них о большой любви мечтанья. «Достойна будь любви — придет любовь.» Нет этих слов для слуха лестней, Их повторит пусть нежно вновь и вновь Ей летний дождик в тихой песне. О Бесс! На твой автограф дорогой Смотрю — и взор туманят слезы. Не знали долго мы, что со святой Делили наши детства грезы. Ее уж нет — но помнят все о ней, И принесли родные руки Сюда реликвии последних дней В тоске и горечи разлуки. Шаль, колокольчик — звал нечасто он. Чтоб лишней не задать работы, А рядом словно детства сладкий сон — Шитье, вязанье, куклы, ноты. И гимнов тех слова, что пела Бесс — Любви небесной светлый вестник, — Пусть принесет как чудо из чудес Нам летний дождик в тихой песне. А вот и явью ставшая мечта — Вдевает рыцарь ногу в стремя И ярче звезд с пурпурного щита Нам золотом сияет «Эми». Уставшие от балов башмачки, Перчатки, веера и ленты, Колечки и иные пустячки, В стихах и прозе комплименты. Не состоялся новый Рафаэль — Но здесь фантазии капризы: Из гипса статуэтка, акварель, Пером рисунки и эскизы. И к Эми юный рыцарь прискакал — Уж в жизни, — это интересней, И свадебный пусть пропоет хорал Ей летний дождик в тиной песне. Все в ряд четыре ящичка резных — Все сестры вырасти успели, Печаль и радость научили их Любви, труду, стремленью к цели. Пусть друг от друга мы теперь вдали — Любви бессмертной сила может Тех даже, что от нас навек ушли, Нам сделать ближе и дороже. Когда же дням земным придет конец. То эти были дорогие Раскроет и увидит в них Отец Дела и помыслы благие, В сиянье солнца души воспарят, В них радость вечная воскреснет, И не нарушит струн счастливый лад Своею дождик тихой песней.