Хороший мальчик. Строптивая девочка

Евстигнеева Алиса

Почти час прождал её у подъезда, сидя в машине и собирая в кучу все свои чувства к Соболевой. Мне необходимо было понять Настю, услышать её, а для этого нужно вспомнить за что я её любил. Пока что у меня хорошо только получалось злиться на её выбор.

Домофон упорно отвечал мне десятком гудков, после чего наступала провальная тишина.

А потом я увидел её. Она шла в своей шубке, зябко кутаясь в ворот, в окружении густого облака пара. Не сразу понял, как это возможно. Впервые за всё время нашего знакомства, я видел, как она курит. Или вернее будет

сказать, парит? Планировал поговорить с ней спокойно и взвешено, не получилось. Выскочил из автомобиля и практически навис над ней.

— Какого… — рычу я, пытаясь вырвать из её пальцев электронную сигарету.

Настя чертыхается и отскакивает.

— Чернов, ты сдурел! — чуть ли не визжит она.

— Ты знаешь, что тебе нельзя?! — как параноик тычу я пальцем в сторону вейпа.

— Знаю! — отчаянно отбивается она от меня, потому что я опять пытаюсь схватить металлический корпус. — Стас уйди! Уйди! Просто уйди….

Со слезами в голосе требует от меня Настя. И я смотрю на неё, понимая, что опять пошёл не тем путём, что вновь всё делаю не так. Отступаю. Глубокий вдох и очень медленный выдох. Я могу контролировать себя. Могу.

— Прости, — сквозь зубы цежу я, честно пытаясь не злиться.

— Зачем ты пришёл?! Чего тебе от меня надо?! — засыпает она меня своими вопросами-обвинениями. — Опять уговаривать будешь?!

И да, мне хочется уговаривать, мне хочется молить, но ведь я уже пробовал. Я даже договориться пробовал. Не получилось.

— Давай поговорим? — тщательно подбираю я слова. Настя закатывает глаза. — Просто поговорим.

— О чём?!

— О том, что произошло.

Если бы взглядом можно было убить, то вполне вероятно, что моим родителям пришлось бы уже давно переписывать завещание. Но, видимо, я был слишком толстокожим, чтобы пара зелёных глаз смогла прожечь меня насквозь.

А ещё сегодня именно тот день, когда я благодарен ужасной Московской зиме, которая бушевала в этом году. Промозглый холод и пронизывающий ветер. Потому что на улице не поговоришь, и мы сидим в машине. Для уверенности, что Настя не попытается от меня сбежать или выскочить из салона, я завожу мотор и еду в случайном направлении, просто куда глаза глядят. Хотя, это, наверное, больше на Веру было бы похоже, сбегать. Настя в этом плане, согласившись на что-то, была более постоянной. Сравнение как-то само по себе всплывает в голове, из-за чего тут же становится стыдно. Нельзя их сравнивать, это нечестно, по отношению ко всем нам.

Прости, любимая, но нынешний вечер, я задолжал Насте.

Вечерние дороги плотно забиты транспортом, мы двигаемся медленно, но это не раздражает, так если бы время меняло свой ход, затягивая нас в свою воронку.

— Завтра аборт, — ожесточенно кидает Соболева, из-за чего внутри меня всё затягивается узлом, настолько тугим, что я почти срываюсь… так охота зарычать или заорать, но говорю я совсем другое.

— Я поеду с тобой.

Настя шокировано вздёргивает брови, не веря услышанному.

— Будешь уговаривать?

— Нет.

Согласен я с тобой или нет, но ты не должна проходить через всё одна… — и чуть подумав, добавляю. — Это наша общая ответственность.

– Как мило, что ты заметил! — ехидничает Настя, но я чувствую её растерянность, она не понимает, моего предложения.

Она о чём-то усиленно думает, пытаясь оценить мои слова, и находит единственное доступное объяснение.

— Пытаешься повторить историю родителей, Стасик? — в моё имя она вкладывает максимальное количество презрения, зная, куда бить, чтобы наверняка. — Или играешь в благородство?!

И, наверное, ещё утром я бы отреагировал на это. Но наша ссора с Верой, так или иначе, расставила всё по местам. Женись на ней. Повторяй чужую судьбу.

— При всём желание не смог бы, — спокойно отвечаю я. — Мы с тобой не мои родители, да и невозможно это.

Соболева хмурится, а я поясняю:

— Как оказывается, у меня своя жизнь.

— Рада за тебя, — кисло морщится Настя. — Но я-то теперь тут причём? Ещё скажи, что жениться на мне решил?!

— А ты бы согласилась?

Она даже на месте подпрыгивает.

— Какая же ты всё-таки сволочь, Чернов?! Неужели, ты думаешь, что я настолько… идиотка, чтобы опять с тобой связаться? Это насколько я в твоём понимании должна себя не уважать, чтобы согласиться всю жизни сидеть на вторых ролях и ждать, когда ты в очередной раз от меня уйдёшь?! Нет, уж… Как же я тебя ненавижу.

И по её тону я слышу, что да, действительно ненавидит. Но и я не собирался идти на такую глупость, мне важно было другое. Мы говорили. Пусть зло, пусть нелепо и презрительно, но ведь говорили. Настя изливала на меня свою обиду и боль, пока ещё затаённую, но я начинал ощущать. Вот почему всё должно дойти до точки кипения, прежде до меня что-то дойдёт?

— Знаю.

— Да что ты там знаешь?! — срывается она на крик. — Что ты знаешь?! Ты хоть представляешь, что ты сделал со мной?! Я была готова с тобой свою судьбу связать. Пыталась сделать всё что угодно, лишь бы тебе хорошо было! Терпела всю твою семью. Думаешь, я не видела, как братья твои от меня нос воротили? Один циничный придурок, всем своим видом показывающий, что я недостойна находиться рядом с вами. А другой, весь такой благородный и терпящий, что я себя мразью последней чувствовала. Да у Дамира на лбу было написано, что если бы не твой выбор, он бы со мной не за какие деньги мира не заговорил бы.

— Они бы рано или поздно приняли…

— ХА! Ты не принял, а они бы да, обязательно… Лет через сто.

— Насть…

— Что, Настя, что?! Я свою жизнь ради тебя меняла, подстраиваясь под твои настроения и желания. Домохозяйку эту грёбанную изображала, кашку тебе варила по утрам. А ты пичкал меня ожиданиями, при этом отстраняясь всё сильнее и сильнее. Что я должна была с этим делать?! А потом просто на ровном месте: «Извини, дорогая, дело не в тебе, а во мне, но ты можешь быть свободна».