Хороший роман
Шрифт:
Трусы
Наши воспоминания о любимых, с которыми мы когда-то расстались, порой бывают крайне мучительны. И любая, даже самая незначительная вещица, может вызвать такой бурный шквал образов и мыслей о прошлом, что мало не покажется. Старая фотография, плюшевая игрушка, обрывок мелодии — что угодно может внезапно заставить нас вспоминать былое, окунаться в него по уши и, конечно же, неимоверно страдать.
Для Паши такой вещью были трусы на дереве. Но не спеши смеяться, мой дорогой циничный читатель. Потому что жизнь — она многогранна,
У каждого из нас бывает время, когда для счастья в жизни есть все. Любимый человек, денежная работа, отменное здоровье. И само счастье тоже есть, а как же ему не быть-то со всем этим. Вот и у Паши когда-то были деньки, которые он по праву мог называть не иначе как раем на земле. И заслуга в первую очередь в этом была его любимой девушки Оли. В настоящее время, конечно же, бывшей девушки Оли.
Как вообще водится, среди счастливых деньков обязательно всегда найдется один самый счастливый. Тот, который мучает потом ностальгией всю оставшуюся жизнь. И у Паши такой денек тоже был.
Начинался он как самый обычный день, разве что солнце как будто светило ярче, жизненный тонус был немногим повыше, и все, казалось, в этом мире делалось к лучшему.
И вот в пятницу вечером, на исходе того самого счастливого дня, наши герои собрались у Паши дома на романтический ужин с вином. Сперва они пили вино Старого света, потом вино света Нового, а когда закончилось и оно, Паша сбегал в магазин за вином третьего мира.
Сейчас уже и не скажешь, почему, когда опьяненные любовью Паша и Оля закончили с ужином и приступили к романтике, раздеваясь, Оля решила выкинуть свои трусы с балкона. Наверняка, она действовала по какому-то ведомому только ей наитию. История об этом умалчивает. Главное то, что когда наши герои вышли на балкон, чтобы выкурить по обязательной сигарете, они увидали, что Олины трусы повисли на раскинувшемся под балконом дереве. «Будешь меня вспоминать часто», — засмеялась тогда Оля, и Паша засмеялся вместе с ней.
Но «хорошо смеется тот, кто смеется последним» — гласит известная поговорка. Любовь наших героев закончилась тем, что Оля изменила Паше с его лучшим другом Петей. Бывает, конечно. Не со всеми, но бывает. И раз уж такое случилось, следует поскорее забывать неверную девушку, вычеркивать ее из своего сердца. А попробуй
забудь, когда выходишь на балкон покурить и видишь ее колышущиеся на ветру трусы. Первые месяцы у Паши была еще надежда, что трусы всетаки упадут, не могут же они держаться на дереве вечно, интересно, за что они там крепятся, но когда трусы пережили первую зиму, Паша понял, что Олю он не забудет еще долго.
Хорошо еще фотографий совместных не осталось.
Раз в году
Надя проснулась и открыла глаза. Несколько минут она еще лежала неподвижно, прислушиваясь к шуму за окном. В комнате было темно, но сквозь толстые зеленые шторы пробивались острые полоски дневного света. Надя поморщилась. В ее голове тут же что-то щелкнуло и резко заныло во лбу.
Все-таки, поднявшись с кровати, она умылась и принялась за уборку. Взяла со столика и спрятала в шкафчик открытую бутылку с вином, отнесла на кухню пустой бокал.
Водя влажной тряпкой по оконным стеклам, Надя услышала жужжание. Быстрым движением она поправила волосы и замерла в ожидании. Из коридора в комнату влетела жирная черная муха и со всего размаху громко ударилась о стекло. Надя накрыла ее тряпкой и вышвырнула в форточку.
Когда с уборкой было покончено, Надя подкатила к окну кресло, забросила ноги на подоконник и уставилась в небо.
Через два часа на горизонте появилась точка. Она медленно приближалась, обретая знакомые очертания. Спустя минуту точка окончательно оформилась в вертолет голубого цвета, стрекочущий где-то над Надиной головой. «На крышу садится, как и в прошлый раз», — подумала Надя и пошла открывать дверь.
На пороге ее уже ждал улыбающийся бородатый Волшебник с мешком в руках.
— С днем рождения, красавица! — воскликнул он. — Двадцать девять — отличный возраст, жизнь только начинается!
— Спасибо, — поблагодарила его Надя, и они прошли в комнату. Волшебник огляделся.
— Чисто, — похвалил он и протянул мешок. — Ну, держи свой подарочек. Надя даже не пошевелилась.
— Я ненавижу эскимо, — сказала она. — У меня еще с прошлого дня рождения в морозилке валяется штук триста. — А это уже, дорогая, никого не интересует. Волшебник помолчал и достал ноутбук. — Что смотреть будем, красавица? — Я не знаю. А что есть? Волшебник щелкнул по клавишам. — В прошлый раз мы с тобой смотрели «На игле», да? Сегодня предлагаю «Пролетая над гнездом кукушки». Классика. — Я уже видела. Что-нибудь другое найдется? — Специально для тебя, моя милая, найдется «Сука-любовь». — Не хочу, — отмахнулась Надя.
Волшебник оторвал глаза от экрана и посмотрел на нее.
— Что-то ты не больно весела-то, красавица, — подозрительно произнес он. — Чего ж ты вообще хочешь? Что тебе нужно?
Надя на секунду задумалась, затем бессильно опустилась в кресло и всхлипнула.
— Счастья хочу! Обычного женского счастья! Ты вообще знаешь, что это такое, старый дурак?
— Знаю, конечно. Трах-тибедох-тибедох! — закричал волшебник и вырвал из бороды волосок. Воздев руки к потолку, он порвал его на две части и бросил на пол.
— Все? — спросила Надя, уставившись на Волшебника покрасневшими глазами. — Все. Мне пора. Сиди и больше не грусти.
Не измена
Она пришла к нему, когда за окном было еще светло. Он задернул шторы и запер дверь в комнату. — Зачем ты это сделал? — спросила она. — Извини, привычка.
Он заварил две кружки чая. Ей без сахара, как она всегда пила, а себе бросил один кубик для сладости.
— Ну как ты? — произнесла она, легонечко дуя в кружку. — Встречался с кем-нибудь после меня? — У меня есть девушка.
— А у меня парень. Быстро же мы нашли хорошие руки.
— Руки, — вздохнул он. — Твои руки мне до сих пор снятся.
— И я вспоминаю твои. Иногда представляю их на своей груди, и накатывает.
— У тебя хорошая грудь. Самая красивая из тех, что я видел.
— Не забыл еще?
— Разве ее можно забыть. Но посмотреть бы еще раз не отказался.
— Ты хочешь, чтобы я показала тебе свою грудь?
— Хочу.
Она задумалась.
— Мы ведь уже несвободны. Это, наверное, нехорошо будет.