Хотеть не вредно!
Шрифт:
Вечер взросления пришелся на середину апреля.
Что такое паспорт сейчас? Необходимый документ, без которого очень некомфортно себя ощущаешь в большом городе. Куда ни сунься, спрашивают паспорт. Сейчас никому в голову не приходит из получения этого документа делать праздник. Дети в четырнадцать лет обретают бордовую книжечку в милицейском паспортном столе, где все поставлено на поток. Никакой торжественности. А ведь это как никак признание их значимости. Они растут в своих собственных глазах, получив корочку. Это серьезный рубеж, хотя, конечно, естественней он все-таки в шестнадцать лет. Впрочем, я опять рассуждаю, как старая брюзга.
Накануне вечера мы рыскали по поселку в поисках подарков. В ту пору это действительно была проблема: магазины стояли с убогим ширпотребом или вовсе пустые. А уж об оригинальности подарка мечтать не приходилось.
Что можно было подарить квадратному Сережке Истомину? Таня Вологдина пришла ко мне с тем же вопросом. Она должна была искать подарок для Шурика Ильченко. Мы отправились в экспедицию, во время которой без конца сталкивались с одноклассниками. Девчонки еще должны были купить угощение к чаепитию и подарки учителям. Мы им посочувствовали. Совершенно измучившись и сломав голову, я выбрала волейбольный мяч.
Опущу процесс приготовления наряда к празднику. У меня всегда с этим были проблемы. Мы ведь действительно жили трудно. О модных шмотках я и не мечтала. Вот Таню Вологдину снабжала вещичками любимая киевская тетка. Мне перепадали кое-какие ношеные вещи от читинских кузин, но все они были немодными. К тому же моя фигура была далека от стандарта, подобрать что-то при той моде было сложно. Всякий раз перед танцами или каким-либо торжеством, требующим нарядной одежды, я переживала тяжелые минуты. Иной раз отказывалась идти куда-либо только из-за того, что нечего было одеть. Потому я сейчас радуюсь многообразию, царящему и на вещевых рынках, и в бутиках. Молодежь не испытывает недостатка в шмотках, а для них это так важно.
Ладно, как-то я вышла из положения. Все-таки самое главное — это настроение. Вечер получился торжественным и приятным. В актовом зале, украшенном вместо цветов, которых весной не найдешь в Забайкалье, душистыми багульником и листвянкой, были накрыты восемь столов, Мы расселись за ними. На сцене находился президиум с почетными гостями: какой-то делегат съезда в качестве свадебного генерала, товарищ из паспортного стола, директор Пушкин и наша первая учительница Валентина Петровна. Каждый из них сказал поздравительную речь. Мы сидели именинниками. Затем нас стали вызывать по одному и вручать паспорт под бурные аплодисменты. Получая книжечку, каждый получал и подарок от одноклассника.
Мне вручала паспорт Валентина Петровна, а подарок — Витька Черепанов. Краснея и волнуясь, он сунул мне две редкие книжки о театре и кино. Я была на седьмом небе. Знает, что мне дарить. Я проследила, кому делал подарок Борис. Ну, надо же! Тане Вологдиной. Попросила ее показать, что он подарил. Такую прелестную серебряную ложечку и духи… Нет, меня явно в школе не воспринимают как женщину.
Однако кому же дарит Сашка Колобков? Я рассмеялась, когда увидела, что он раскланивается перед… Зиловым! Тогда понятно, почему он предлагал меняться.
После торжественной части началось чаепитие. Присутствующий на торжестве фотокорреспондент из местной газеты попросил всех собраться для снимка. Я заметила, что наша разлюбезная троица куда-то исчезла. Вот так всегда! На фотографии их не будет. Они явились к завершению чаепития, когда уже собирались двигать столы и освобождать место для танцев. Одного взгляда на мальчишек из троицы было достаточно, чтобы определить, куда и зачем они исчезали. У них было свое "чаепитие".
— Ну, что с ними делать, с алкашами такими?! — возмущалась я.
Любка Соколова не поддержала меня. Томно вздохнув, она произнесла:
— Музыканты, что с них возьмешь.
Взбодренные портвейном, горе-музыканты забрались на сцену и стали подключать аппаратуру, проверять ее, настраивать. Колобоша возился с микрофоном:
— Раз, раз! Внимание. Раз, два, три, — и вдруг пропел. — Боря любит икс…
Он не смог продолжить, потому что получил погремушкой по голове.
Столы убраны, начались танцы. Я с любопытством смотрела на ребят, так сказать, из зрительного зала. Да, впечатляет. Боря с гитарой… Они запели для разминки "Карлсона". Мы попрыгали, расслабились. Слушая песенку для медленного танца "Звездочка моя ясная", которую мальчишки исполнили с чувством, я немного взгрустнула. Мы танцевали с Витькой Черепановым, но глаза мои были возле Бориса. Они хорошо устроились, подумала я с некоторым раздражением. Вроде бы при деле, и никто танцевать не тянет. И теперь так будет всегда. То есть, до конца учебного года. Выходит, мне больше не танцевать с Борисом…
Размышляя об этом, я, забывшись, остановилась почти у самой сцены. Мальчишки заиграли новую песню. Борис вдруг улыбнулся и послал мне выразительный взгляд. Я вслушалась в слова песни и все поняла.
Мы вам честно сказать хотим:
На девчонок мы больше не глядим.
Они всю жизнь нам разбивают сердца,
От них мучения нам без конца.
"Ну, погоди!" — подумала я, скрываясь в темный угол зала. Мальчишки разошлись: они отдавались на полную катушку, не жалели своих голосовых связок. Веселье набирало обороты. Только в конце все немного притихли, когда музыканты очень мягко и лирично вывели "Не повторяется такое никогда". Бьюсь об заклад, в этот момент все думали об одном: скоро всему этому конец.
На следующий день я выпустила свою стрелу: написала мальчишкам записку, в которой стояло: "Эй, вы, старые хрычи! У вас что, кровь такая холодная, что, не разогрев ее, вы не можете веселиться? Или это от трусости? Или этим вы высказываете всем нам презрение?" Передала Мараше с суровым видом. Любка меня не одобряла. Мальчишки прочитали и посмеялись. Борис усмехнулся и ничего не сказал. Сашка хихикал и оглядывался на меня. Однако возмездие не замедлило обрушиться на мою голову. Среди адресатов записки я указала Шурика Ильченко, так как Любка меня уверяла, что он тоже пил с музыкантами. Шурик просто рассвирепел. Выяснилось, что он ни капли в рот не брал, все это интриги. То, что я причислила его к тем "алкашам", оскорбило Шурика до глубины души. Он рвал и метал. Мне пришлось униженно просить у него прощения, а мальчишки мстительно наблюдали за нами. Им было страшно любопытно, как я выйду из сложившейся ситуации.
Я так испугалась Буратино, вернее, его праведного гнева (а он дулся на меня все уроки), что плохо себя почувствовала к концу учебного дня. Ушла с домоводства, сославшись на головную боль. Последнее, что видела в классе, это тревожный и вопросительный взгляд Бориса.
Дома я нашла посылку с белым гипюром на выпускное платье, которую прислала тетка из Читы. Стало еще грустнее. Вдобавок ко всему я рассорилась с мамой и ушла из дома, куда глаза глядят, прихватив с собой сестренку. Мы ушли с ней к реке, долго сидели, пока не замерзли, и рисовали себе картины бездомной жизни. Река была свинцовой, на небо набежали тучи, но нам так сладостно было представлять себя несчастными сиротами и бродягами, которые никому, ну, никому не нужны! Вот замерзнем и умрем, пришли в голову мечты Тома Сойера. Тогда Боря поплачет. Кто его еще так полюбит? И все остальные тоже. Что вот Сашка будет делать без меня? Кто его так поймет, как я? Все кончилось, конечно, прозаически. Мы вернулись домой, а мама даже не заметила нашего долгого отсутствия.