Хозяева ночи
Шрифт:
Повинуясь уверенным движениям архитекторских пальцев, на телеэкране возник нарисованный зелеными светящимися линиями, ювелирно подробный чертеж. Его основу составляли извилистые контуры высот. Словно пень распилили поперек годовых колец и половинки развернули закруглениями друг к другу - два холма сжали в долине бывшее село Шалашовку. Мозаика усадеб раскинулась по склонам. Сверху наискось ее пересекал, не считаясь с рельефом, проспект Дружбы, проложенный по искусственной насыпи.
– Это как сейчас, да?
– Точно. А теперь заглянем в будущее.
На сеть сплошных линий лег пунктирный геометрический
– Вот так... Где ваш дом? О нет, нет, не пальцем! У нас все на мировом уровне. Прошу!
– Вадим Алексеевич подал Ире нечто вроде толстой авторучки на проводе.
– Это электронный карандаш. Можете пометить крестиком или обвести...
Дрожащей рукой поводив около экрана, девочка неуверенно нарисовала колечко, и оно тут же налилось фосфорической зеленью.
– Ага... Значит, улица Грабовского?
– Да-да... Номер тридцать четыре!
– Ира подняла умоляющие глаза. Так вы его... его...
– Увы, не только его, но и практически всю улицу Грабовского. Как видите, на ее месте будет площадь с бассейном, универсам...
– Заборский вызвал на экран бегающую стрелку-указку.
– Дальше - летний ресторан, спортплощадки, городок аттракционов. Сейчас там всякие овраги, сорные заросли; мы их тоже уберем, конечно.
– А сносить... дома и все прочее... вы скоро начнете?
– Боитесь, что вас переселят в худшую квартиру? Или куда-нибудь далеко от друзей? Но мы тут, увы, бессильны. Это решает горжилуправление...
– Нет, - твердо проговорила девочка.
– Я сказала вам неправду. Мой дом новый, на проспекте Дружбы, его трогать не будут...
– Так в чем же проблема?
– суше, чем до сих пор, спросил главный архитектор и красноречиво посмотрел на часы.
– Извините меня, пожалуйста!
– сказала Ира, сложив ладони перед грудью.
– Мне надо знать только одно: скоро ли... когда...
– Мы возьмемся за Грабовского? (<Что за черт - влюблена она, что ли?
– и предмет живет именно там - нет, пора гнать - хватит изображать доброго дядю!>) Могу сказать... Простите, одну минуту!
Заскакала игривая электронная мелодия, будто щипал паутинные струны оркестр гномов. Так звучал тут звонок телефона. Заборский снял одну из трубок - красную. Звонили из столицы. Его зимняя поездка в Австралию решена. К антиподам, шутит хорошо знакомый ответственный работник. Походим вниз головой, отвечает Вадим Алексеевич. Еще несколько фраз по делу, взаимные вопросы о здоровье, о семье... Гномы дают серебристый отбой.
Вернувшись под бегонию, Вадим Алексеевич не сразу вспомнил - зачем тут эта черноглазая, глядящая на него с жадным ожиданием?.. Ах, да! Был вопрос, и он обещал ответить...
– Нулевой цикл универсама мы закладываем в сентябре. Значит, через месяц начнем валить. У вас все? Ко мне сейчас должны прийти...
– Нельзя, - сказала она, медленно вставая с кресла, со страшно расширенными зрачками.
– Нельзя трогать тридцать четвертый номер по улице Грабовского!..
Главному
– Почему нельзя? Что это, охраняемый объект? Памятник архитектуры? Если охраняемый, его и так не тронут... Вот - на той же Шалашовке, между прочим!
– реставрируем монастырь Козьмы и Дамиана, триста тысяч отпущено... А? В чем дело?
– А вы поверите, - задыхаясь от волнения, почти шепотом спросила Ира, - вы поверите, - если... я скажу, что там... может быть... живут пришельцы с другой планеты?
<Ну все, приехали - начиталась фантастики - раньше в старых домах водились привидения, теперь инопланетяне - к психиатру ее, что ли? сейчас начнет плакать - надо все спустить на тормозах - и вон ее отсюда, вон сию же минуту!>
– Слушайте, - сказал Заборский, усилием воли придавая тону доброжелательность.
– Допустим даже, что я вам поверю. Но... Вы представляете себе, что значит - изменить план застройки, разработанный десятками архитекторов, утвержденный всеми инстанциями?! В конце концов обратитесь в Академию наук. Пусть соберут комиссию, проверят... Будет соответствующий акт комиссии - сами возьмем вашу развалюху под стеклянный колпак... Договорились? Ну, всего хорошего.
Ударили по паутинным струнам, заплясали гномы. Вадим Алексеевич с облегчением шагнул к телефону.
III
– Ой, что это?!
– вскинулась Натаха, нетерпеливым жестом велев Олегу замолчать. Отсветы пламени из открытой вьюшки жутковато изменяли ее толстощекое, вполне заурядное лицо.
Снизу, из-под пыльного, заваленного известкой пола, донесся неясный звук. Будто кто-то в недрах дома пробовал хриплую дудку. Не играл, даже не пытался сложить простенькую мелодию - просто дул то сильнее, то слабее, с неравными промежутками.
Ира, как и все, сидевшая с поджатыми ногами на разложенных газетах, торжественно выпрямилась и свысока поглядела на ошарашенного маменькиного сынка Олега.
– Это, наверное, под лестницей, там, где дырки!
– нервно икнув, сказал Виталик.
– Или нет, под крыльцом!..
– Неважно, где, - назидательно ответила Ира.
– Важно, на ч е м они играют!..
– Ой, а на че-ом?
– дрожа от возбуждения, заскулила Натаха.
Ира молчала, вслушивалась...
Желтый двухэтажный особняк по улице академика Грабовского, 34, был построен еще до революции, очевидно, каким-нибудь толстосумом, слышавшим, что есть на свете классицизм*. Широкие, будто во храм ведущие ступени крыльца; несколько пузатые колонны, точно приплюснутые <греческим> портиком, слишком пышным для небольшого дома... Стоял он во втором ряду зданий; некогда перед фасадом был разбит сквер, потом на его место воткнули неказистое строение, где размещались почта и продмаг. От сквера уцелели два-три старых дерева. Зато неоштукатуренный тыл особняка выходил прямо в лес. То, что Вадим Алексеевич Заборский презрительно называл <сорными зарослями>, оплетало голые кирпичные стены диким виноградом, лезло в окна ветвями лип и акаций, осенью подступало к заколоченным дверям прибоем огненных листьев...