Хозяин Древа сего
Шрифт:
— Не надо. Пожалуйста, — тихо произнес Варнава.
Пузач, не отрывая от него глаз, кивнул, и бросил на оставшуюся стоять половину стола револьвер с изогнутой костяной рукояткой и солидным барабаном.
— Мне казалось, мы договорились в прошлый раз, милсдарь, — с трудом произнес толстяк, очевидно, мучительно пытаясь припомнить, при каких обстоятельствах он видел этого безумного типа. В приемной истошно визжала секретарша, в двери что-то тяжело стукнуло.
— Все в порядке, — заверил Варнава, озираясь. — Мне тут предстоит кое-что сделать. Пять секунд. И вы меня больше не увидите.
Редактор, по видимости, оставив попытки понять происходящее, утвердительно кивнул и глубже погрузил дородную фигуру в кожаное кресло. В этот момент что-то ударилось и в окно.
— У вас что, бронированные стекла? — изумленно спросил он редактора.
— Обходится дешевле, чем еженедельно вставлять, — пожал тот плечами.
— Н-да, сударь, весело тут у вас, как я посмотрю, — произнес Варнава, улыбнувшись явно приходящему в себя журналисту.
В этот момент дверь с грохотом упала, а стекло все же разлетелось. Кабинет заполнили стремительные силуэты подвывающих шамбалитов, бабахнул редакторский револьвер, но Варнава уже переместился.
Горные пики, похожие на обломанные зубы дракона, по утреннему холодку кутались в зеленовато-коричневую хламиду лесов. Среди перепутавших чащу лиан поднимались призрачные испарения, туман еще лежал плотным слоем в ущельях, но выше, в кронах, уже поигрывали солнечные блики. В мешанине древесно-травяного изобилия сожительствовали сосны и бамбук. То тут, то там с вертикально торчащих угловатых скал спускались серебристые нити водопадов.
Дорога вилась по распадкам и ущельям, меж хребтов и пиков. Не было на ней ни души. Впрочем, места были не совсем дикими — за очередным поворотом открылось небольшое строение, притулившееся у подножья скалы. При виде его Варнава усмехнулся — настолько оно походило на только что оставленный в другой Ветви павильон гашишного короля Пайкина. Впрочем, этот домик смотрелся скромнее — некогда яркие краски поблекли, выполненная не без каллиграфического изящества вывеска «Приют облачных скитальцев» потерта временем. Гадая над смыслом претенциозного названия, Варнава шагнул к дверям харчевни. До сих пор его действия были продолжением оставленного в Ветви Странника боя и отступления. Из хорошо знакомой обстановки перемещения происходят практически мгновенно — для того и создаются «собственные» Ветви. В противном случае требуется длительный процесс психологического приспособления, приходится искать знакомые реалии, чтобы зацепиться за них, изменить нужным образом свое восприятие и сделать следующий шаг, надеясь, что он направлен верно. Это долго, муторно, однообразно, а если на пятки наступала погоня, еще и опасно, ибо нигде Продленный так не уязвим, как между Ветвями — во Тьме. Скрывается там и более страшное, но об этом Варнава сейчас думать не хотел.
В общем, только что он оказался в полном одиночестве на этой извивающейся дороге, в окружении пейзажа, который он сразу признал юго-западом Поднебесной. Однако почивать на лаврах не стоило: конкретное место прибытия всегда варьирует в зависимости от настроения, времени суток, влияний различных сил, и Бог знает чего еще. Впрочем, в любом случае это был вариант Срединной империи. Он любил ее, хотя не знал, насколько она идентична стволовому оригиналу, а насколько лишь соответствовала его представлению о нем. Мудрецы из Продленных продолжали спорить, и, наверное, этот спор будет таким же долгим, как их жизнь, — творят ли они Ветви, или же набредают в Древе на то, что там уже было и соответствует образу их поиска. Это, конечно, не подлинный солипсизм — отрицать реальность у Продленных нет ни малейшего повода. Скорее, развлечение, глубокомысленная игра в бисер, заменившая многим и веру, и истинную жизнь. Каноническое суждение, впрочем, гласит, что Ветви, в которые попадают прямо сквозь Тьму, всегда уже существуют. Когда же Продленные «творят» сами, им необходимо, вольно или невольно, что-то кардинально изменить в теле другой Ветви, как сделал это Странник, предотвратив убийство императора Павла и создав тем иную реальность. Все это искусство, которому обучаются очень долго, но даже у таких мастеров, как Дый, получается отнюдь не все, что они хотят. А въевшаяся привычка к таким играм меняет сущность Продленных сильнее, чем их магические способности.
Потому Варнава уже давно старался жить так, словно пребывал в объективной и независящей от него реальности. В любом случае, это пространство было для него страной, а не семантическим знаком из его сознания. Что и подтвердилось самым незамысловатым образом: до Варнавы донесся восхитительный запах жареной свинины под кисло-сладким соусом, исторгнувший из его памяти целый каскад мирных и радостных картин.
Это и было указание, которого он ждал. На самом деле, перемещение продолжалось: несмотря на то, что он уже здесь находился, ему еще предстояло попасть туда, куда шел. А просто так в Ветвях этого не сделать, надо ждать знака, или, по выражению одного безумного Продленного, увидеть, имеет ли этот путь сердце. Сейчас «сердце пути» сигнализировало Варнаве мясным ароматом. И в этом была потусторонняя ирония, какую он частенько ощущал в своих странствиях по Ветвям.
Войдя в открытую калитку низкой ограды и шагнув в открытые же двери дома, над которыми висели обычные изображения двух свирепых духов-охранителей, Варнава сразу попал на кухню. Хорошенькая, но сильно выпачканная золой и, как ни странно, рыжая девчонка хлопотала над шипящим мясом, в пароварке на глиняной, о трех конфорках печи подходили рис и пампушки. Варнава проголодался, хотя это было для него второстепенно. Он ждал. Служанка отвернулась от плиты, увидела гостя и склонилась в поклоне:
— Заходите, благородный господин. Униженно просим посетить нашу ничтожную харчевню. Хозяйка сию минуту явится приветствовать вас.
Варнава важно кивнул, проходя мимо продолжающей кланяться служанки к двери, ведущей в большую чистую комнату, где стояло несколько простых столов и бамбуковые стулья. Еще по дороге он приготовился объяснить свой чудной для этих мест вид, поскольку оставался в имперском костюме из Ветви Странника. В этом неудобство мгновенных переходов: времени изменить одежду просто не остается. Он собирался внушительно проронить, что возвратился из долгих скитаний по землям западных варваров, благо, внешность свою изменил нужным образом сразу по перемещению, это было гораздо легче, чем магическим образом менять одежду. Однако не углядел ни малейшего удивления в глазах служанки, что несколько насторожило его.
Девушка подала горячее мокрое полотенце. Когда гость умылся и сел за стол, в противоположной стене раздвинулась бисерная занавеска — возникла хозяйка. Статная дама с высоченной прической, скрепленной длинными заколками, еле слышно шелестя халатом из золотистой парчи, склонилась в низком поклоне, держа перед собой руки, спрятанные в очень широких рукавах. Темное лицо с резкими чертами и высоким лбом было невозмутимо, но почему-то казалось, что это маска, в любой момент готовая смениться высокомерной или яростной гримасой. Нарисованные румянами под зелеными глазами пунцовые круги смотрелись не нелепо, а вызывающе, странно гармонируя с пухлыми яркими губами большого рта. Вообще, была она не красива, а как-то угрожающе и в то же время маняще внушительна, как статуя неведомого божества в полуразрушенном храме. И совсем не походила на содержательницу убогого кабачка во всеми дивами забытой глуши. Еще одна странность. Варнава пока только фиксировал все эти фактики, не делая выводов — одно из правил Ветвей. Это могло что-то означать, хорошее или плохое, а могло оказаться просто местным обыкновением.
— Счастливые предзнаменования указали на ваше посещение, уважаемый господин, — низким звучным голосом, немного нараспев произнесла хозяйка. — Чем мое низменное жилище заслужило такую честь? Прошу вас, располагайтесь. Вы уже кушали рис? Сейчас принесут прекрасного жареного мяса и лучшего вина.
В оригинале, впрочем, эта речь звучала гораздо велеречивее.
— Я рад отдохнуть здесь, почтенная тетушка, — ответил Варнава, постукивая пальцами по краю стола, выражая благодарность.
Его фраза на самом деле тоже было несколько длиннее, но не более чем положено при обращении благородного мужа к обслуживающему персоналу.