Хозяин Древа сего
Шрифт:
— И поверила, что я убил нашего сына из-за того, что не приемлю инцеста?
— Ты всегда был таким моралистом, братец, — удивительно, но в голосе ее прорезалось нечто вроде горькой иронии. — Да, поверила, и мне стало все равно. Я тебя ненавидела, конечно, но не настолько, чтобы искать и убить — было достаточно убивать Тени в Ветвях. Думаю, так он создает валькирий — подчиняет и вкладывает в них собственную жажду убийства. Впрочем, раз я до тебя-таки добралась…
— Это когда еще? — Варнава почти машинально сжался перед новым сюрпризом.
— В
— 21-й год? Он застрелил меня, выпустил всю обойму из маузера, когда я был на амвоне. Так это что же?..
— Да, это я была. А ты и не понял… Ослабел ты в своем монастыре, муж мой, — она призрачно улыбнулась. — Я тогда-таки решила убить тебя, и ненадолго удрала от папаши.
— В той Ветви меня убить непросто, — заметил он.
— Знаю, потому хотела перетащить тебя куда-нибудь, пока ты с пулями в теле, и прикончить. Но тут мужики с обрезами спасать тебя прибежали — Тамбовщина… И папаша проснулся — я почувствовала. Пришлось уходить.
— Долго я тогда в себя приходил, — задумчиво проговорил Варнава. — И за границу пришлось уехать. Потом очень постарался, чтобы не канонизировали…
— Иметь жену-диву — иметь большие проблемы. Ты так этого и не понял?
Она глядела на него снизу вверх заплаканными глазами, но на губах светилась тень улыбки. Нежность вновь охватила его, но снова и снова не давал он ей дороги.
— Так ты подслушала наш разговор и поняла, что я не убивал Яня. И узнала, что он задумал, — продолжил он расспросы. — А дальше?
— Сперва хотела убить его. Но когда его принесли после вашей схватки, он сразу велел мне ухаживать за собой, а ослушаться я не могла. Потом велел идти сюда и пытаться восстановить наши отношения. А тут ты сам стал прорваться в Шамбалу. В общем, я ступила на твой тракт и пришла.
— Он нас видит сейчас?
— Не думаю. Он слишком слаб сейчас, чтобы создать окно, да еще так, чтобы твой друг не заметил.
— И, если я правильно понял, — медленно произнес Варнава, — прикажи я тебе его убить, когда вернешься, ты это сделаешь?
— Во всяком случае, попытаюсь. Только он не даст — как только появлюсь, тут же перехватит контроль.
— Я бы все равно не стал тебе приказывать, Луна. Мне не нужна эта власть.
— Я знаю, Орион. Но она есть и никуда не денется. Ты — его сын.
Он промолчал, она же поднялась с земли, отряхнула хитон от налипших травинок и, порывшись в его складках, достала пачку сигарет и зажигалку.
— На, — протянула ему это добро, — хочешь же, знаю.
Он поблагодарил кивком, закурил. Она внимательно разглядывала золотинку от пачки, такую чужую и нелепую в этих полных юной жизни травах. Порыв ветра унес кусочек блестящей бумаги.
Варнава докурил сигарету до фильтра, достал другую, зажег, но тут же отбросил. Очевидно, принял решение.
— Луна, — начал он ровным тоном, но сразу сменил его — ему уже с души воротило от всего и всяческого лицемерия.
— Луна, — теперь почти умолял, ее или себя, неясно, — ничего нельзя вернуть. Мы не в силах, понимаешь?
Молчала, по лицу ее снова ничего нельзя было прочитать. Он с болью продолжал:
— Так получилось… даже если сейчас чудом все стало бы хорошо, исчез твой… исчез отец, Шамбала — все равно ничего нельзя было бы исправить. Я — монах, но люблю тебя по-прежнему…
Глаза ее расширились, губы дрогнули, но она опять промолчала.
— Ты понимаешь, — продолжал он, — что я не могу вот ТАК любить свою сестру!
— Почему? — кажется, она действительно не понимала.
— Потому что нельзя, — твердо ответил он. — Потому что грех.
Она презрительно усмехнулась, но он продолжал с нарастающей силой:
— Потому что это — зло, пойми же, наконец! Зло такое же, как отец, как его план, как Шамбала! Зло, которое разрушает Древо еще вернее, чем кровь нашего ребенка! Ты поймешь это, я знаю, рано или поздно.
— Скорее, поздно, — уронила она, якобы, иронично, но губы ее дрожали, во все глаза смотрела в лицо брата, словно пыталась насмотреться напоследок.
— Так вот, выхода у нас нет. Кроме одного, и это должен буду сделать я.
Внутренняя лихорадка, угаданная Асланом, вырвалась наружу и бушевала на лице монаха.
— Дый знает, что вы собираетесь напасть на Шамбалу, — сказала она.
— И хорошо, что знает… Скажи, это правда, что его кровь в третьем колене, принесенная в жертву, разрушает Древо.
— Истинная правда, я знала это еще до встречи с тобой — говорил мне в детстве, да я не придала значения.
— А во втором?
— Разрушает только Шамбалу, — чуть помолчав, проговорила Луна, — он тоже говорил мне это…
— Орион, нет!.. — вдруг почти выкрикнула она, будто жгучая тревога разом выплеснулась из нее.
— Да, Луна, — твердо сказал он и обнял ее за плечи.
Варнава только что пережил момент истины, и это погрузило его во внутреннюю тишину. Решение стало чистым и совершенным, без изъянов и недомолвок. Теперь мог утешать Луну без горькой страсти, тихо и нежно, как успокаивал бы в детстве — будь у них общее детство. Из ее глаз снова текли слезы, она слушала его, не пыталась больше выспросить, узнать, отговорить. Ею управлял уже не женский инстинкт, а в Ветвях утвержденная истина: не надо вставать поперек серьезных решений брата по Ордену, ибо тяжелы и страшны они. И неотвратимы, если только не столкнутся с подобными себе.
Они стояли бы так долго, не повторись явление, предшествовавшее приходу Луны. Снова в том же месте напряглась ткань Ветви, стал вздуваться участок пространства. Шел новый гость.
— Орион, убей меня сейчас же! — резко приказала она. — Если это Дый, скоро будет поздно. Если только взглянет на меня, я сделаю все, что он прикажет.
— Молчи, — так же резко бросил Варнава. — Я убью его раньше.
Однако это был не Дый. Возникшая перед ними в ярких брызгах распавшейся реальности дама на него вовсе не походила. Однако Варнаве была знакома. Да и Луне тоже.