Хозяин города
Шрифт:
Пожимаю плечами, улыбаюсь.
— Ну, хоть не убили, и на том спасибо. Не убили же? Было бы очень жестоко с вашей стороны. Он ведь воевал за вас и вашу власть. За ваш дом.
Бекет склоняется ко мне, дышит теплом на моё раскрасневшееся от лёгкого мороза лицо.
— Мои люди за меня пойдут до последнего. И в огонь войдут, и в воду. Под пули полезут. Других людей рядом со мной и моей семьёй быть не может. И если Костя оступился, то поблажек ему только за то, что воевал, не будет.
Саркастично усмехнулась, хотя внутри от его слов всё похолодело. И погода тут
— Фанатиков разводите? Ну-ну. Слышала я как-то о вашем предшественнике, который заправлял здесь ещё до войны. Говорят, он тоже окружил себя верными до печёнок охранниками. В итоге они же его и пристрелили, защищая от нападавших. Вот такой вот он, закон подлости.
Бекет усмехнулся одними губами, поддел пальцами мой подбородок.
— Ты ещё очень маленькая, чтобы понимать что-то в этих делах. Зелёная и глупая. Управлять мегаполисом — это тебе не ребёнка обидеть. Тут головой думать надо.
Прикусила щеку изнутри, подавляя в себе новую вспышку злости.
— За что уволили няньку?
— Уволил? Нет. Я отправил её в отпуск. Думаю, вам обеим нужно отдохнуть друг от друга.
Ах, вот оно что. Добрый дяденька Бекет, как обычно вступился за меня. Тем самым дав новый повод для сплетен местным гадюкам.
— Меня не нужно защищать от ваших бешеных дамочек. Я их попросту не боюсь. Как и вас, — вот последнее было лишним, но уже вырвалось и обратно не забрать. А Иван Андреевич вздёрнул брови, явно требуя пояснений. — Никого не боюсь, ясно вам?
— И поэтому тебе снятся отрезанные пальцы?
От воспоминания о том жутком сне меня передёрнуло, и страх свернулся в желудке тугим узлом. Всё было так реально, так жутко…
— Это просто кошмар. Бывает.
Бекет упёрся рукой в ствол дерева над моей головой, приблизился к губам.
— А была бы покладистой, я бы отогнал все твои кошмары, — коснулся моей шеи пальцами, легонько сжал. — Давай, Милана. Решайся уже. Пора вступать во взрослую жизнь. Всё равно моей будешь.
Я слышу его шаги, плотнее заворачиваюсь в одеяло. Чувствую, как приближается, смотрит на меня. Что-то ставит на журнальный столик. Сердце трусливо трепещет в груди, потеют подмышки — обычная реакция на присутствие Бекета. Раздражитель, блин.
Непроизвольно сжимаюсь, когда он с силой выдёргивает из-под меня одеяло и своими огромными ручищами притягивает к себе.
— Пришёл, чтобы разогнать кошмары, — горячий поцелуй в шею заставляет напрячься, втянуть голову в плечи. — Ну чего ты такая трусиха, а? — длинные сильные пальцы безошибочно находят сосок, слегка поигрывают с ним через футболку, и я шумно выдыхаю, чувствуя, что снова возбуждаюсь. Опять вспоминаю ту сцену в его кабинете, где он сношал несчастную девушку, и так неправильно завожусь… Внизу живота тугим узлом собирается тепло, я сжимаю коленки, чтобы не дать пожару разгореться, и кусаю губы.
— Чего вы хотите от меня? — стараюсь, чтобы прозвучало устало, будто меня, и правда, не волнуют его касания. Мне действительно нужно побыть одной. Хотя бы сегодня.
— Трахнуть тебя хочу. И с каждым днём всё сильнее, — переворачивает меня на спину и, нависая сверху, пытается поцеловать в губы.
— Иван Андреевич! — упираюсь руками в его грудь, но это Бекету, конечно же, как слону дробина.
Нагло ухмыляется и, схватив меня за лицо, вгрызается в губы. Именно вгрызается. Потому что поцелуем это назвать крайне сложно.
Бью его по плечам, хотя и это не приносит никакой пользы. Правда, странный поцелуй прерывается, Бекет приподнимается.
— Какой я тебе Иван Андреевич, дурочка маленькая? Мм? Сколько ещё будешь ломаться?
Смотрю ему в глаза с вызовом, зло, и это цепляет Бекета за самое нутро. Его зрачки расширяются, дыхание сбивается сильнее, чем тогда, когда он лупил боксёрскую грушу. Понимаю, что играю с огнём, но отказать себе в этом удовольствии не могу. Во мне всё горит — так жутко желаю спустить «его величество» на землю и ткнуть носом в реальность, где великого и могучего диктатора Бекета ожидает облом.
— Ваш стояк — не моя проблема, Иван Андреевич, — выговариваю по слогам и почему-то усмехаюсь.
За это тут же расплачиваюсь. Он хватает меня за горло, сжимает.
— Ты провоцируешь меня, Милана. А я не железный. Знаешь, как сложно устоять от соблазна взять своё? Очень сложно. Потому что всю свою жизнь я брал своё силой. Я понимаю, что с тобой так нельзя, я уважаю тебя как личность. Но ты провоцируешь меня, Милана, — повторяет сквозь зубы, грудь тяжело вздымается, а рука, сжимающая мою шею, сдавливает всё сильнее. Он склоняется к моему лицу, проводит языком по контуру губ, при этом явно сдерживается, чтобы не посягнуть на большее. Его стояк уже сложно назвать просто эрекцией — будто бревно вжимается в мой живот.
— Отпустите, — получается хрипло, без единого намёка на то, что мне противно или некомфортно. Я знаю, что Бекет всё чувствует, и краснею, отвожу взгляд первой.
Он утыкается в мою щеку носом, рычит как озверелый, но руки убирает, сжимает в кулаки и упирается ими в подушку.
— Ты дрянная девчонка, Милка, — резко отталкивается, встаёт с кровати и проводит рукой по затылку, усмиряя своего зверя, за что я ему бесконечно благодарна. Разминает плечи и, шумно выдохнув, обходит кровать, приближается к столику. — Ладно, вставай. Я принёс выпить.
— Опять хотите меня напоить? — пользуясь тем, что он не смотрит, одёргиваю длинную футболку и поднимаюсь.
— Сейчас можно и нужно. Ты ведь помнишь, какая сегодня ночь?
К сожалению, помню. В эту ночь, примерно в это же время началась война. Жестокая, страшная, беспощадная.
Никто так и не узнал, с чего начался бунт, и откуда взялись проклятые убийцы. В ночь на воскресенье они вышли на улицы с оружием в руках, и начался ад на Земле… Ублюдки врывались в дома и убивали невинных людей, детей и даже животных. Это была самая страшная резня за всю историю человечества, оставившая кровавую печать на сердце каждого, кому не посчастливилось вовремя сбежать на край света. Почти никому не удалось… Люди кричали от боли и молили о пощаде, я до сих пор слышу эти душераздирающие вопли.