Хозяин города
Шрифт:
— Стеснению и смущению не место в постели, Милана. Со мной наедине ты должна быть шлюхой. Ты должна хотеть меня и течь для меня, подо мной, на мои пальцы. Я хочу видеть, как ты будешь кончать. Хочу трахать тебя так жёстко, чтобы слышать твои крики. Хочу тебя сзади и на мне. Сверху хочу. Вдалбливаться в тебя так, чтобы охрипла от стонов.
Я дышу часто, там внизу, где хозяйничают его пальцы уже довольно влажно и приятно тянет низ живота. Запрокидываю голову и, не сдерживая стон, подаюсь ему навстречу. Не знаю,
Однако это длится совсем недолго. Бекет убирает руку, и я возмущённо мычу, хватая его за запястье. Усмехается, цепляет пальцами трусики и тянет их вниз по ногам. Отбрасывает последнее укрытие подальше, разводит мои ноги в стороны и склоняется над промежностью.
Горячий язык скользит между набухших складочек, добавляет влаги, и я выгибаюсь в его руках. Иван удерживает меня за бёдра, снова повторяет пытку, будто издеваясь. Я зарываюсь пальцами в его короткие волосы, тяну вверх, но, вопреки своим же действиям, зажимаю ногами его голову.
Ещё немножко и наступит взрыв. Яркий, оглушительный, как это было в прошлый раз. Но Бекет не даёт мне желаемого. Отстраняется, влажными губами поднимается выше, исследует языком лобок, скользит по животу. Я вонзаюсь ногтями в его плечи, но Иван, словно не чувствует боли. Поднимается, ложится на меня.
— Потерпи немножко, ладно? — дышит прерывисто, взгляд затуманен пеленой похоти, а я теряюсь от чувств, которые застают так внезапно. Мне хочется обнять его и довериться. Отдаться в его власть, что я и делаю.
— Возьми меня… Пожалуйста, — прошу совсем тихо, и он, кажется, меня не слышит. Водит головкой у влажного входа, будто дразнит.
И сходит с ума от того как сильно рвёт от неё крышу. От этой маленькой, хрупкой девчонки, которая завладела не только всеми его мыслями, но, похоже, и телом. Потому что он знает точно: на другую уже не встанет. Не захочется других после такой. От её невинности сносит крышу, спирает нахрен дыхание. От слов её тихих, робких… От просьбы взять.
Прижимает её к себе, придавливает своим телом и медленно погружается в девочку. Та судорожно вдыхает, цепляется за его предплечья и вскрикивает, когда Бекет резко проталкивается внутрь. Член обдаёт жаром её тела, и мышцы Миланы судорожно сжимаются вокруг его ствола. Слишком тесно. Почти до боли. И грудную клетку рвёт в клочья от её жалобного стона. А вместе с тем накатывает такая дикая похоть, что еле сдерживается, чтобы не порвать её.
Она кусает губы, царапает его грудь, но глаз не закрывает. Доверчиво смотрит в глаза, морщится от боли.
— Надо потерпеть, — целует её в губы, легко толкается навстречу, пригвождая девочку к кровати. Ещё раз и уже сильнее. А она не отталкивает. Доверчиво раздвигает ножки, выгибает спину, впуская его глубже в себя. Расслабляется, насколько это возможно, и обнимает его за шею, пытаясь притянуть ближе.
Иван сдерживается, скалится при каждом толчке в ней, стискивает челюсти до хруста в скулах и боли и выпивает каждый её вздох. Он бы с удовольствием растянул это чувство абсолютного кайфа, чистейшее, как алкоголь или наркотик высшего сорта. Хотя даже дурь так не задурманит мозги, как сделала это мелкая девчонка.
Её острые соски царапают грудь Бекета, вызывая дрожь при каждом соприкосновении, и тело уже живёт своей жизнью. Оно требует разрядки, требует чего-то большего. Как можно больше взять, захватить, овладеть. Взять всё и без остатка. Так, чтобы потом сойти с ума от желания испытать нечто подобное ещё раз.
Болезненный стон приводит его в чувство, и Бекет осознаёт, что последние движения были слишком резкими и неосторожными. На лице Миланы гримаса боли, и на Ивана это действует, как отрезвляющая оплеуха.
— Всё, девочка, всё, — последние толчки самые мучительные, и Иван озверело рычит, изливаясь в Милану. Замирает на пару мгновений, удерживая вес своего тела на руках, и с упоением наблюдает за переменами на её лице. Девочка в один миг стала ещё красивее. Охуенная — единственное, что лезет в задурманенную голову.
— Можно… Я в душ? Пожалуйста? — всхлипнув, прикусывает губу, сдерживает рыдания, но слёзы всё-таки катятся по щекам.
Это расхолаживает почти мгновенно. Как оголённые провода к яйцам.
— Ты что, девочка? А? Что за слёзы? — переворачивается на спину, увлекая её за собой, но Милана упирается в плечи своими похолодевшими ладонями, стыдливо прячет глаза и соскальзывает с члена.
— Я в душ! — вскакивает с кровати, но Бекет в последний момент перехватывает её и с силой тянет обратно.
— Что такое, Милана? — сжимает её щеки, уже мокрые от слёз, всматривается в глаза, взгляд которых она усердно прячет. — Что это такое, я тебя спрашиваю? Я тебя обидел? Ты же не могла не знать, что будет больно. Милана?
Она мотает головой, зарывается носом в его подмышку.
— Ты не виноват ни в чём, — бормочет глухо из своего укрытия, а Бекет поднимает глаза к потолку.
— Только не говори мне, что ты сожалеешь. Поздно, Милка. Всё уже случилось.
— Ты не понимаешь! — выныривает из подмышки, размашисто вытирает слёзы. — Я предала себя. Свои принципы! Значит, и других могу предать. Тебя. Маринку. Кого угодно.
— Мил, ну епт… — шумно выдохнул, схватил её и сжал в объятиях. — Что за детский сад. Никого ты не предавала и не предашь. Ты уже давно моя девочка. Всё было предрешено ещё в тот день, когда ты попала в мой город. Всё, успокойся и заканчивай, не хочу больше слышать подобную чушь. Давай лучше в душ сходим, смоем с себя кровь.