Хозяин Колодцев (сборник)

Дяченко Марина и Сергей

— Сначала — отвар, — негромко сказал человек, стоящий у темного окна.

Станко сидел в высоком кресле с подлокотниками в виде когтистых лап; плечо приятно холодила пропитанная мазью повязка. На нем была его же одежда — но пояс казался непривычно легким, без ножен и без меча. Меч лежал на другой стороне длинного стола, потерянный, какой-то жалкий, сразу потускневший среди окружающей его роскоши.

Третий слуга с поклоном поставил рядом с мечом еще один поднос, содержимое которого прикрыто

было вышитой салфеткой. Поклонился до пола, вышел, пятясь и не переставая кланяться.

— Ты слышишь, Станко? Выпей отвар, — повторил человек у окна. — Тебе сразу станет лучше.

Это был Илияш, или Станко по-прежнему бредил.

Бездумно, просто повинуясь неизбежному, он двумя руками поднял кубок и поднес к лицу. Темная жидкость терпко пахла травами.

Он сделал глоток почти через силу, но напиток не был противным — теплый, чуть сладковатый, он проливался в горло сам, и Станко не пришлось прилагать усилий, чтобы осушить кубок до дна.

— Хорошо, — сказал человек у окна, и, судя по голосу, действительно обрадовался. — Хорошо… А теперь поешь.

Станко осторожно отставил опустевшую чашу. Так же бездумно склонился над подносом; от разнообразной снеди, тщательно разложенной на огромном блюде и маленьких блюдечках, поднимался тонкий щемящий аромат.

Станко отвернулся. Он не хотел есть. Ему неприятно было даже смотреть на еду.

— Ты же голоден, — тихо сказали от окна. — Вспомни, когда ты последний раз ел по-человечески?

Станко опустил голову, почти коснувшись подбородком груди. У него тонко звенело в ушах; наверное, он уже умер под пыткой.

Стоящий у окна щелкнул пальцами. В ту же секунду вбежал слуга, замер в поклоне. Несколько отрывистых слов — и слуга выбежал, в коридоре тут же послышался возбужденный шепот и приглушенный топот ног.

— Ничего страшного не случилось, Станко, — мягко сказал Илияш, или кем он там был. — Все обернулось как нельзя лучше… Ты держался достойно и меня не выдал.

Станко длинно, прерывисто вздохнул. Снова вбежал слуга, прибрал опустевший кубок, поставил на его место обыкновенную деревянную кружку. Добрые духи, кружка по самые края полна была молока!

То ли отвар наконец подействовал, то ли Станко совсем уж стосковался по молоку — но в эту самую минуту в нем проснулся голод.

Молоко, прохладное, густое, пахло травой. Ему вспомнилась рыжая задумчивая корова, звон струек о ведерко, молочница не разбавляет…

Он вздрогнул, вспомнив о матери.

Двузубой золотой вилкой он не умел пользоваться; отложив вилку в сторону, взялся за ложку и за нож. Ел и не чувствовал вкуса пищи; от окна за ним внимательно наблюдали, подбадривая:

— Ну, вот и молодец… Перепелочка знаешь чем фарширована? Черными грибами, они под

землей растут, чтоб их собирать, надо десять лет учиться… А собирают их в полнолуние, да не где попало, а только в старых осинниках, вблизи ручьев… Вкусно, правда? А рыба морская, Станко, в реках такой нет, ее везли много недель в бочке с соленой водой, и, попав в руки к повару, она была еще живая… Ты никогда не видел моря, Станко, а там полно всяких диковин, вот на маленькой тарелочке — моллюски… Они живут в раковинах, как простые улитки, но только раковины у них огромные, перламутровые, вроде как дворцы… Ешь.

Это был голос Илияша, и его интонации, и его неторопливая манера рассказа — но перед Станко стоял чужой, страшный, властный человек с пурпурным плащом на плечах, и невозможно было поднять глаза и встретиться с ним взглядом.

Станко насытился и положил ложку. Ему действительно стало лучше; почти не болело плечо, и совсем не так громко звенело в ушах. Он сидел, по-прежнему опустив голову, покорно ожидая: что дальше?

— Ты наелся? — спросил стоящий у окна.

Станко чуть заметно кивнул, не поднимая глаз.

Илияш щелкнул пальцами — слуги убрали со стола, теперь на парчовой скатерти лежали только меч Станко да нечто на подносе, накрытое вышитой салфеткой.

— Тебе лучше?

Станко снова кивнул.

— А почему ты на меня не смотришь?

Станко сжался.

— Струсил? Признайся, струсил?

Станко вздрогнул. Медленно поднял голову:

— Нет.

На него, усмехаясь и сузив в щелочку голубые глаза, смотрел Илияш. У Станко немного отлегло от сердца.

— Хорошо… Смотри на меня, парень, смотри внимательно, — пурпурный плащ, сброшенный небрежным движением плеча, упал на высокую спинку кресла. Илияш, облаченный теперь в белую батистовую рубашку и бархатные штаны, взял с полки два тяжелых подсвечника с горящими в них свечами, поставил на стол справа и слева от своего лица. Уселся в кресло, взял в руки меч. Станко напрягся.

— Это очень хорошее оружие, — проронил Илияш, разглядывая клинок. — Столько приключений — и ни следа ржавчины, и по-прежнему острый, как бритва…

Он сдернул салфетку со своего подноса — там оказался бритвенный прибор. Серебряный тазик для бритья, чашка с кисточкой для взбивания пены, полотенце, металлическое зеркальце…

— Я попрошу у тебя разрешения воспользоваться твоим мечом, — сказал Илияш с усмешкой.

И, поколотив кисточкой в чашке с мыльным раствором, он взялся за свою бороду.

Брился медленно и осторожно, как человек, которого чаще бреют другие; клинок покрылся пеной, борода клочьями ложилась на поднос, и, освещенное двумя свечами, из лица Илияша проступало другое лицо.