Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
— Что бы вы сделали на моем месте? — спросил он шепотом.
Молчание. Игаровы ногти вонзились в ладони — он ждал ответа. Ждал истово и напряженно. Исходил ожиданием.
Дыхание ветра — холодного, почти осеннего. Темнота; Игар содрогнулся. Дознавателя уже не было рядом — темная фигура неслышно проскользнула в отворившуюся дверь. В Сердце Гнезда, где Птица.
Три долгих дня Игар засыпал средь бела дня, ночами по десять раз выходил по нужде, кашлял, маялся, не доедал свою порцию и просил у повара травок «от живота». На четвертую ночь он в который раз вышел во двор и выбрался через окошко кладовки на плоскую крышу кухни, где стояли в ряд закопченные трубы, где из вытяжек пахло съеденным ужином, жильем и дымом. Неслышно ступая по просмоленным доскам, он прошел к противоположному краю крыши и присел на корточки, отмеряя расстояние до ограды. Один прыжок, протиснуться между толстыми прутьями по верху стены и спрыгнуть с высоты трех человеческих ростов. Не очень страшно.
Звезда Хота смотрела, издеваясь и подстегивая. Хорошо, что ограда выбелена известью — виднеется в темноте. Хорошо, что Отец-Разбиватель сегодня был особенно напорист, а Отец-Научатель, царствующий в комнате с длинной скамьей и скрипучими перьями — особенно дотошен. Игару не приходилось прикидываться измотанным и сонным — он и правда очень устал, и Отец-Дознаватель, поймав его взгляд, читал там настоящую усталость и тоску. Тоску поражения…
Он заморочил-таки всевидящего. Он ушел от Дознавателя; уйти от тех семерых, что ждут его с веревками и ножами, будет проще. Один прыжок — преодолеть страх высоты, перемахнуть через эту черную полоску пустоты и не думать ни о карцере, ни о саблях, ни об Обряде Одного Удара, который придуман специально для крученых…
Он закрыл лицо руками и вспомнил Илазу. Не затравленную Илазу в коконе серой паутины — ту серьезную девчонку, которую он, он первый научил смеяться взахлеб…
На крыше особенно не разбежишься. Он оглянулся на звезду Хота острую, как гвоздик — набрал в грудь побольше воздуха, сжал потные кулаки, разбежался и прыгнул.
Темнота обманула его. Он не допрыгнул на какую-нибудь ладонь; успел ухватиться за край стены, но за самый край. Судорожно подтянулся, цапнул за железный прут наверху каменной ограды — и чуть не закричал, потому что металлический стержень оказался скользким, как рыбина.
Рука соскользнула. Игар повисел еще несколько секунд, держась одной только левой рукой и пытаясь стереть с ладони правой липкую и скользкую мазь — а потом пальцы левой соскользнули тоже, и, обдирая живот о белые камни ограды, он рухнул вниз.
Он приземлился на ноги и вполне бесшумно — правда, в этом ему помогли. Помогли чьи-то руки, подхватившие его под мышки и замедлившие его падение у самой земли. И сразу после этого мертвой хваткой сдавившие плечо.
Он сидел в темноте на корточках, слушая звон в ушибленных ступнях и поражаясь полной немоте и мыслей, и чувств. Что должен чувствовать человек в такой ситуации? Страх, наверное…
— Вставай.
Он покорно поднялся. Звезды Хота нe видно из-за высокой стены кухни; звезда не увидит его поражения. Не расскажет Илазе.
— Пошли.
Куда?!
Через весь двор. Какой долгий путь. Так хочется пройти его поскорее — и пусть он подольше длится, потому что всей жизни и осталось, что этот путь через двор. Там, впереди, ждет нечто худшее. Теперь разговоры закончились; теперь кара.
Отворилась низенькая, незнакомая дверь. Он еще не бывал в тех помещениях Гнезда, где наказывают. Ничего, теперь побывает.
— Вперед.
Подземелье. Винтовая лестница. Еще одна дверь, железная, с налетом ржавчины; Игара затрясло, когда он разглядел огромный тусклый замок на толстых скобах, похожих на уродливые уши. Этот замок не открывается неделями… Здесь же мхом все поросло, Святая Птица…
— Вперед.
Голос Дознавателя равнодушен и глух. С таким же успехом можно молить о снисхождении железные скобы в форме ушей.
Коридор показался бесконечно длинным. Он потерял всякое представление о расстоянии, он бредет под землей, как барашек на бойню, долго, очень долго… А впереди колышется его собственная тень, уродливый пересмешник. А в руках идущего следом человека ровно горит факел. Легче снести гнев, чем холодное равнодушие. Лучше бы он этим факелом да Игару в затылок…
— Стой.
Он остановился. Пришли, значит. Что теперь?!
— Повернись лицом к стене.
Он послушно повернулся. Стена оказалась выложенной камнем — очень старым и очень замшелым. Зеленая, как лес. Увидеть бы лес еще когда-нибудь…
Тихий скрежет, о котором Игар не знал, откуда такой звук мог бы взяться. Не дверь открывается, нет… Разве что каменная дверь, замшелая, как эти стены…
И сразу же пришел ветер. Холодный и сырой, пахнущий травой и хвоей. Зубы Игара, до этого мужественно сжатые, сами по себе отозвались на резкую волну озноба, зашлись частой дробью. Холод, который на самом деле жар…
— Теперь обернись.
Они стояли перед проломом в стене. Очень ровным треугольным проломом; вверх уводили крутые ступеньки, оттуда, снаружи, несло ветром, и на краешке светлеющего неба неохотно гасла звезда. Возможно, именно Хота.
— Вперед.
Верхние ступени терялись в траве. В серой мути высились грузные, как колонны, сосновые стволы, и где-то там, в высокой кроне, попискивала ранняя пташка.
Лицо Дознавателя было рядом. Такое же серое, как рассвет, бесстрастное и осунувшееся, и только щека вдруг задергалась сама собой. Дознаватель с усилием придержал ее ладонью:
— Иди. Да простит тебя Птица.
Глава седьмая
…Кто обошел все местечки провинции Ррок? Кому случалось бывать и во дворцах и в свинарниках, кто до дна обшаривал городские трущобы, кто прочел все надписи на всех могильных камнях?
Нет такого человека. Есть дважды выносливые и трижды любопытные, есть бродяги и странники — но провинция Ррок слишком велика. Слишком глубоко это море, и слишком быстро ходят по небу звезды.
Дабат.
Такой травы он не видел никогда в жизни.
Любой лепесток был неестественно ярок и мясист. Любой стебель казался толще и темнее, чем это привычно глазу; весь луг лоснился изумрудным, сочно-зеленым, и странно тяжелые соцветия клонились к земле.
Игар потянулся за ромашкой — отдернул руку, не решаясь сорвать. Это не ромашка. Огромный, ядовито-желтый в центре, со слишком длинными белыми лепестками, страшноватый цветок…
Святая Птица. А ведь столько лет прошло. Столько лет…