Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
Игар в сотый раз перечислил приметы искомой Тиар — тщательно следя, чтобы не солгать и не сболтнуть лишнего. Худосочная девица милостиво кивнула — «он говорит правду»; все остальные молчали, хмуро глядели в огонь маленького костерка, и Игар кожей ощущал внезапно возникшую стену отчуждения.
— Ты принцессу ищешь, — сообщил наконец мальчишка. — Ты ей скажи, что мы голодаем, не жрем ничего, а должок отдадим, пусть не злится…
— Она тебе кто? — кротко спросил коротыш; Игар встретился глазами с худосочной девушкой, чувствующей ложь.
— Мое дело.
— А вот мы тебя прирежем, — неожиданно вскипел толстяк. — Прирежем, а то кто знает… что ты там ей про нас наболтаешь…
Игар поднял на него злые холодные глаза:
— Делать мне нечего, только язык мозолить о всяких дураков…
Ему вдруг четко, до боли ясно представилась картина: коротыш, умелый в обращении с мешками, запихивает туда вместо мальчишки — стерву-Тиар… А он, Игар, тащит мешок на плечах, и всего-то заботы — донести, довезти до леса, до скрута… Милая семейка освободится от податей и притеснений — правда, ненадолго. Потому что не принцессе — кому-то другому будут платить, так заведено, так надо…
— Ты чего? — испуганно спросила девушка, вглядываясь в его лицо.
— Ничего, — отозвался он глухо. — Пятно у вашей принцессы на спине есть? Родимое пятнышко в виде ромба?
Коротыш тонко хихикнул:
— Мы до спинки ейной не допущены… Там другие есть, покраше нас…
— Тебя вот, может, и возьмет, — мрачно пообещал толстяк. — Только ейные любовники живут мало…
— Я жене давал клятву верности, — сказал Игар сквозь зубы.
Меньше всего он хотел поразить или растрогать семейку. Он сказал это для себя — чтобы прозвучало вслух, чтобы самому себе напомнить, зачем и почему он здесь; он сказал и мысленно произнес имя Илазы, и требовательно посмотрел на девушку, ожидая подтверждения своим словам — «он говорит правду»… Но девушка, огорченная, опустила глаза и промолчала.
Мальчишка тем временем хихикнул; толстяк строго сдвинул брови:
— Чего зубы продаешь?..
Мальчишка хитро прищурился, с удовольствием ловя заинтересованные взгляды:
— Есть пятнышко на спинке у ней, точно есть…
Торжество его тут же и закончилось, потому что толстяк не поскупился на полновесную затрещину:
— Чего болтаешь, дурак?!
Мальчишка скривился, грязным кулаком пытаясь размазать глаза по щекам:
— Руки… придержи… Она из бадейки обливалась, как господа делают… А я в лопухах сидел, а она из бадейки…
— Высокородные замашки, — проронил сквозь зубы коротыш. — Принцесса, одним словом…
— И читать умеет, — сказал Игар шепотом. Коротыш поднял брови:
— Точно… Это точно умеет, а ты, вижу, все знаешь про нее, парень…
— Зачем она тебе, а? — толстяк пододвинулся ближе, Игару показалось, что от него пахнет мокрой псиной; вся четверка притихла и глядела выжидательно.
— Мое дело, — сказал он глухо.
Небо было затянуто тучами, и определить, где находится уходящая звезда Хота, не представлялось возможным.
— …Ты наглец.
При свете факела он не мог разглядеть цвета ее глаз; в рассыпанным по плечам волосах переливалась медь.
— Тебе не дорога твоя жизнь? — она усмехнулась. Красивые чувственные губы; он видел, как она изо всех сил хочет казаться хищной.
Их уединение нарушалось воплями, доносящимися в склеп снаружи — кого-то лупили за несвоевременную выплату дани. Их уединение было коротким и ненадежным; странно, что его вообще не прирезали сразу, что удалось пробраться мимо всех этих нищих и бандитов, мимо криворотого громилы с кинжалом у пояса, мимо еще одного, с шипастым шариком на ремешке и глупым дамским украшением на шее. Он добрался, его пропустили — будто судьба, так долго потешавшаяся и ставившая ему подножки, теперь наконец-то сжалилась и подала руку…
— Я хочу тебя, — пробормотал он, еле разжимая рот. — Я искал тебя… Я…
Он чуть не промахнулся — сильная и верткая, она успела отскочить, но он все равно повалил ее на крышку саркофага и ладонью зажал рот. Все, времени нет, он не станет ни о чем говорить с этой красивой чувственной тварью, звезда Хота закатится через пятнадцать дней, если на спине у кладбищенской принцессы нет ромба, он, Игар, умрет на месте. Это последний шанс, он хочет, желает, он повелевает судьбе — пусть это будет Тиар, у нее должен быть ромб, должен…
Он исступленно рвал на ней одежду; при свете факела в глаза ему взглянули круглые, как две луны, груди — и сразу вслед за этим к горлу его было приставлено острое лезвие.
Он не обратил бы внимания — но его тело еще хотело жить; ощутив нож у сонной артерии, он медленно обмяк, оцепенел, выпуская на волю ее губы.
— Какой ты, — сказала она со странной улыбкой. И снова, плотоядно облизываясь: — Какой ты…
Если бы в этот момент он имел силы взглянуть на себя ее глазами, то увидел бы ополоумевшего юношу-насильника, ведомого одной-единственной целью и готового ради этой цели умереть; принцесса, познавшая на своем веку все разновидности похоти, неожиданно для себя оказалась польщена.
— Ты торопливый, — она не спешила высвобождаться, только лезвие ножа, приставленного к горлу, подрагивало. — Ты любишь, чтобы все было по-твоему… Но будет по-моему, мальчик…
В эту секунду он понял, почему ее боятся; в эту же секунду он уверился, что перед ним именно та, кого он искал так долго и трудно.
Тиар. Он нашел ее; последнее усилие — взглянуть на ее спину. Он нашел ее — но как, скажите, как он вытащит ее отсюда?! Чем он купит ее, чем обманет, как выкрадет, наконец? Не устраивать же дворцовый заговор среди нищих и калек, не плести же интриги по свержению принцессы, он бы попробовал, но нет времени, теперь уже нет…