Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
Но вот что интересно — как судья выбирает, кого казнить, а кого выпороть и помиловать. Как он определяет? Что он при этом чувствует, вот бы кому в душу забраться любопытно…
Тиар, полуодетая, гордо выделялась из шеренги статью и красотой; ее они не казнят, это точно. Женщин, как правило, не вешают, в особенности красивых; Тиар помилуют — а значит, у Игара еще остается шанс…
Судья подошел так близко, что различимым стало его бормотание:
— Под кнут. Под кнут. Повесить. Повесить…
Игар вздрогнул — очередным осужденным к повешенью был толстяк, еще позавчера с накладной грудью изображавший нищенку с ребенком. Теперь его волокли к виселице, уже обросшей неподвижными телами.
Игар отвернулся, чтобы не видеть. За что?! За попрошайничество петля?! А сколько убийц, живых и невредимых, уйдет сегодня из города, почесывая спины?!
— Под кнут, — бормотал судья. — Под кнут…
Под кнут повели Тиар; она шла гордо, как на коронацию. Игар невольно искал ее взгляда — и, проходя мимо, она отыскала-таки его глаза.
Он так и не понял, чего она от него хотела. Она злилась и негодовала — из-за него, совратителя, она потеряла бдительность и попалась так просто и глупо; она пыталась прочитать в его глазах… что? Подтверждение неземной страсти, с которой он ввалился к ней в склеп? Пылкую любовь?..
Во всяком случае, гадливость в его глазах должна была ее удивить. Должна была сильно подкосить ее самомнение и сделать предстоящую порку еще более болезненной…
Он отвернулся.
Притомившийся кнутобоец не поленился раздеть Тиар догола — пленники, еще томившиеся в ожидании, оживились:
— Ах, принцесска-то хороша…
— У-у-у… Вот не думал, что такое увижу…
— Слюни-то подбери, повиснешь сейчас, а лишь бы на голую бабу…
— А я и с виселицы пялиться буду…
Кнутобоец привязал Тиар к столбу и рывком отвел со спины ее длинные волосы; Игар увидел пятно. Пятно в форме ромба под правой лопаткой…
Или нет?..
Он замигал, будто в глаз ему попала мошка. Рябит отчего-то перед глазами. Так бывает, если очень всматриваться…
Где же пятно. Где же пятно, нет ничего, только синяк огромный прямо на хребте, уж не он ли, Игар, припечатал беднягу к саркофагу… Круглый темный кровоподтек посреди спины…
Он протер глаза кулаками. Потом еще; потом снова, оскорбленный, потрясенный, смертельно обиженный. Как?!
— Повесить, — сказал судья его соседу справа, и тот разразился горестным воплем. Синее небо; топот сапог, напрягающаяся, будто струна, веревка…
Кнутобоец полосовал нежную кожу Тиар… Прости, Святая Птица. Женщины, которая вовсе не Тиар. Женщины, к которой в эту минуту Игар ощутил животную неприязнь — кажется, ему приятно, что ее бьют… Это чувство недостойно человека и мужчины, а ведь он стоит перед виселицей, и вдруг последним в его жизни чувством будет именно это — не любовь и надежда, а гадкое, животное отвращение… К ней, и в особенности — к себе. К себе, падшему, предателю и похотливой скотине…
Судья стоял перед ним. Глаза его были сини, как небо, и так же пусты.
Игар знал, что полагается вспоминать свою жизнь — но ничего не вспомнил. Тот день, когда семилетний малыш впервые переступил порог Гнезда… Тот день, когда семнадцатилетний юноша впервые увидел Илазу… Ничего этого нет и не было, воспоминания дряблы, как мокрая вата, и навалившаяся усталость сильнее, чем желание жить. Сейчас за него решат все его вопросы, и не надо самому морочиться с петлей…
Ятерь и Тучка. Слуги в доме княгини, те, что помогали влюбленным. Их вот так же повесили, и он, Игар, виной. Даже если и не он их выдал под пыткой — все равно вся история приключилась из-за него… Было бы справедливо, если бы судьба Ятеря и Тучки постигла бы…
Судья смотрел. Игар не мог понять, что выражают его синие глаза они казались лишенными мысли. Как пуговицы.
…Святая Птица!.. Вот кого он должен вспоминать перед смертью, вот кому должен молиться… Он забыл, он разучился верить, Птица отказалась от него…
Сколько судья может молчать, его ведь еще ждет работа?!
Та женщина… Пенка. Счастливое существо, лишенное рук и ног. Рассвет в степи… Цветные огни в высыхающей траве. Трава… по которой ступает босыми ногами безумная Полевая Царевна. Жизнелюбивый Скаль со страшным забинтованным лицом, падающий со стрелами в груди и с именем мертвой жены на устах…
На дне синих глаз судьи что-то изменилось. На одно мгновение.
— Под кнут…
Игару показалось, что он ослышался; руки в перчатках уже тащили его за плечи, снимали рубаху, ставили лицом к столбу…
Жгучая боль удара вернула его в чувство.
Кислые лесные яблоки приобретают вполне терпимый вкус, если их испечь в золе.
Наевшись, Илаза вытерла черные руки о пышную подушку мха, уселась на толстый поваленный ствол и опустила подбородок на переплетенные пальцы.
Близилась осень; ручей несет по течению редкие желтые листья, но уже завтра их станет больше. Возможно, когда вся эта роскошная листва бесполезным ковром ляжет на землю, присоединившись тем самым к предыдущим поколениям своих палых предков… Когда все эти ветки предстанут в наготе — тогда и объявится среди них ничем не прикрытое паучье тело, и потрясенный взгляд ее сможет лицезреть зазубренные костяные крючья в островках седой шерсти, брюхо с основаниями восьми суставчатых лап, два мохнатых отростка по бокам головы…
Она передернулась. До такого зрелища она не доживет, потому что звезда Хота опустится раньше.
Впервые за долгое время она подумала об Игаре — на этот раз без надежды и без страха. Сущим ребячеством было надеяться, что, спасая ее, возлюбленный изловит и приведет пред скрутовы очи некую неизвестную, скорее всего мифическую женщину. И уж конечно, глупо было бояться испытаний, ожидающих его на дороге: любой нормальный человек, осознавший невыполнимость задачи, отказывается от дальнейших попыток…