Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
Повитуха некоторое время молчала; Игар с удивлением рассматривал тонкие черные брови, мягкие губы, окруженные чуть заметным пушком, и темный клубок собранных на затылке волос. Лицо женщины, мирное и доброжелательное, казалось тем не менее землисто-серым — Игар с удивлением понял вдруг, что она еле держится на ногах. Едва стоит — но привычно высоко держит голову, победительница, осознающая свою победу, кудесница, гордая своим причастием к чуду, счастливая не меньше, а может быть, и больше этих измученных людей — но не подающая виду, спокойная и уверенная, и только взгляд…
—
Глаб воодушевленно закивал головой; хозяйка тоже кивнула, и вслед за ней милостиво кивнул хозяин.
— Назовите его, — темные глаза женщины блеснули, — назовите его Аальмаром. Это хорошее имя, правда?..
Что-то дрогнуло в ее голосе — будто едва-едва, одним прикосновением зацепили глубокую и мощную струну. Игар не мог дать названия чувству, скользнувшему в ее обыкновенных словах, но спине его продрал мороз.
Она ушла, забыв об Игаре, даже не взглянув в его сторону; счастливый Глаб проводил ее за ворота.
Старший хозяин напился, как обещал. За буйным, слегка нервным застольем Игар вдруг ощутил себя почти своим — вовремя сходив за повитухой, он как бы приобщился к семейным тайнам. Старший хозяин и счастливый папаша-Глаб от души посвящали его в тонкости, которых он рад бы и не знать — Тири, оказывается, хворала по женской части, и та самая старуха, лучшая на три села, обещала ей бесплодие. Старуху не ругали особенно, но и поминали с неохотой; старшая хозяйка по секрету поведала, что о той повитухе, которая спасла жизнь матери и младенцу, болтают, будто бы она ведьма. Глаб, расчувствовавшись, заявил, что спасение жены и сынишки готов принять и от ведьмы тоже; перед глазами Игара стояло мягкое и вместе с тем непреклонное лицо — «Десять белых голубей из далеких из полей…»
Он сидел среди уверенных, деловитых людей, заново переживавших свой ужас и последующее счастье, а заодно строивших планы о покупке новой коровы и перестройке курятника. Он был благодарен им за краткое забвение; странно или нет, но спеша в темноте за повитухой, он ни о чем другом не успевал уже думать — ни об Илазе, ни о скруте, ни о скорой смерти. Все в мире правильно, думал он, слизывая с ложки творог, обильно политый медом. Кто родился — умрет… Сначала я, а чуть позже — этот новый сын Тири, Аальмар…
Он отбросил эту мысль, как невообразимо гадкую.
Старшая хозяйка между тем признавалась, что молила о спасении сестры все известные ей силы, в особенности Святую Птицу, и Птица, вероятно, помогла, а потому в скором времени она, старшая хозяйка, отправится в ближайшее Гнездо (Глаб присвистнул — экая даль!) и поблагодарит Птицу лично. Старший хозяин снисходительно усмехнулся — он, оказывается, еще неделю назад принес тайком от всех жертву родильнице-земле — закопал на плодородном поле деревянную дощечку с выжженным на ней именем — Тири. Старшая хозяйка усомнилась, что такая жертва имеет смысл — старший хозяин нахмурился. Жена его может верить во что угодно и в Птицу тоже — а он мужчина и давно знает, что нет вернее способа
Игар лил в его миску мед; светлый и густой, мед стекал по белой горке творога, заливал ее тягучими волнами, поднимался, грозя покрыть вершину творожной горки, полился через край… Потек по столу — медленно, величаво, густым потоком…
Его схватили за руку:
— Ты чего?! Будет, хватит, гляди, что натворил…
Он смотрел, как они хлебом и ладонями собирают со стола медовую реку. Глаб, пьяный от трех глотков яблочного вина, клялся по очереди отблагодарить известных ему духов и богов; усы старшего хозяина обвисли, как две медовые сосульки…
— Как ее зовут? — спросил Игар шепотом.
Хозяйка удивленно нахмурилась:
— Кого?
Игар молчал.
— Что с тобой? — спросила хозяйка уже обеспокоенно.
— Перепил, — беззлобно предположил старший хозяин. Игар обернулся:
— Ее имя… ее имя, ты только что называл…
— Тиар ее зовут, — старшая хозяйка по очереди облизывала пальцы будто аккуратная кошка. — Госпожа Тиар, я же говорю, что про нее болтают, будто она…
Игар смотрел, как она говорит, и не слышал ни слова.
Слуга узнал его и недобро прищурился:
— Что, опять рожает кто-то? Или это у тебя морда постоянно так перекошена, от природы?
Игар облокотился о забор. Постоял, пытаясь унять бешено колотящееся сердце; нельзя торопиться. Нельзя волноваться. Теперь — все возможное хладнокровие, Птица слышит его, Птица поможет…
Слуга выпятил губу:
— Чего вылупился? Говори либо проваливай…
— Госпожа Тиар у себя? — спросил Игар на удивление спокойно. Даже похвалил себя мысленно: молодец…
Слуга почесал за ухом. Снова взглянул на Игара — на этот раз подозрительно:
— А у тебя к ней чего?
Нельзя закипать, сказал себе Игар. Нельзя раздражаться. Этому наглому дураку не удастся вывести его из себя.
— У меня к ней дело, — проговорил он как мог кротко. — Позволь, я пройду.
Слуга скривил губы:
— Отдыхает она… Велела разбудить, только если на роды покличут. Ты на роды ее или как?..
Игар отвернулся. Вспомнил землисто-серое, осунувшееся лицо — спасая Тири и младенца, эта женщина устала чуть не до обморока.
— Я подожду, — сказал он глухо. — Сяду под забором и подожду… Не прогонишь?
Слуга поковырял в носу и ничего не сказал.
Игар привалился спиной к теплым доскам; следы кнута тут же о себе напомнили — поморщившись, он повернулся боком. Неожиданная передышка; он искал так долго — подождет еще несколько часов…
Он погрузился в сон глубоко и внезапно, как ныряльщик. В его сне серые с красным пятна скользили по поверхности большого шара — не то деревянного, не то костяного… Тени и блики, он то улыбался, то прерывисто вздыхал. Забытье, передышка…