Хозяин музея Прадо и пророческие картины
Шрифт:
— И все?
Доктор наморщил нос, словно находил забавным мое недоверие.
— Нет, — негромко ответил он, добавив в голос таинственности. — Разумеется, нет. В живописных произведениях эпохи Возрождения очень часто многое оказывается не тем, чем кажется поначалу. И хотя в первом приближении ты видишь библейскую сцену, в действительности она содержит нечто, что всех приводит в замешательство.
— Да, я чувствую, но не понимаю, в чем же все-таки дело.
— В этом и заключается подлинное искусство, мой мальчик. Пауль Клее [2] однажды сказал: «Искусство не повторяет видимое, оно создает видимое». Картина, которая всего лишь копирует реальность, навевает тоску и скуку, и в результате не будет иметь никакой ценности. Если располагаешь временем, позволь, я объясню, в чем именно притягательность данного образа.
2
Клее, Пауль (1879–1940) — немецкий живописец, график.
Я молча кивнул.
— Прекрасно. Итак, первое, что необходимо усвоить: не осознавая того, мы, европейцы, веками получали знания с помощью мифов, сказаний и священных текстов. Они составляют основу, наше общее истинное интеллектуальное наследие. Люди многое слышали на мессе, от родителей, видели в кино и приблизительно представляют, что происходило с Ноем, Моисеем, Авраамом и Иисусом. И даже атеисты знают, почему отмечается Рождество и Страстная неделя, могут назвать имена королей-магов и помнят такого незначительного для истории деятеля, как римский прокуратор Понтий Пилат.
— Но какое отношение это имеет к Рафаэлю?
— Непосредственное! Когда человек, воспитанный в традициях западной христианской церкви, останавливается подле подобного произведения, он в состоянии узнать сюжет, вдохновивший мастера. Но если картина сообщает нечто, что не соответствует известной истине, даже противоречит ей или подвергает сомнению, наша культурная память — назовем это так — начинает бить тревогу.
— Да, но…
— Картина завораживает тебя, потому что ты чувствуешь диссонанс. Образ, созданный Рафаэлем для епископа, не навеян ни одним из известных эпизодов из Библии. Твой мозг, осознанно или спонтанно, проделал дополнительную работу, разыскивая в своих «архивах» знакомый сюжет, который мог послужить источником вдохновения для живописца. Вот почему ты провел здесь столько времени, «приклеившись» к доске. И не нашел! Но если картина повергла в растерянность тебя, представь, насколько удивительной она казалась в эпоху Рафаэля.
— Но, Мадонна, Младенец, Елисавета и Иоанн — евангельские персонажи. Ничего в них нет необычного.
— Благословенна твоя наивность, мой мальчик. Запомни, что нужно соблюдать предельную осторожность, когда речь идет о претворении канонической и общепринятой темы в искусстве. Очень часто художники использовали традиционные сюжеты, чтобы поделиться своими сокровенными тайнами.
— Я был бы счастлив узнать их!
— Я могу открыть тебе некоторые из тех, что хранит музей. Разумеется, если хочешь. И располагаешь временем.
— Конечно, хочу!
— Начнем тогда с данной работы, — удовлетворенно сказал он, будто мы только что заключили договор, взяв на себя обязательство сделать выдающееся открытие. — Позволь разъяснить тебе нюансы истории, которую сообщает картина.
— Пожалуйста. Начинайте.
— Из четырех известных тебе Евангелий только в Евангелии от Луки есть упоминание о чудесном зачатии бесплодной и престарелой Елисаветы. Припоминаешь? На картине она предстает в тюрбане. Итак, Лука повествует о превратностях ее судьбы в самом начале текста. Рассказывает, что архангел Гавриил явился Елисавете, жене священника Захарии, и принес весть, что она беременна сыном, будущим Иоанном Крестителем. Представь реакцию мужа: ангелы стучат в дверь и сообщают о потомке, в рождении которого природа отказывала супружеской чете долгие годы брака!
— Вы сказали, Гавриил? Тот самый, кто принес благую весть Марии? Тот, кого написал Фра Анджелико на алтарном образе, выставленном в соседнем зале?
— Именно. Очень любопытный персонаж этот архангел. Его в равной степени почитают как в христианстве, так и в исламе. В эпоху Возрождения его называли вестником. Он появляется в Евангелиях всего четыре раза, но всегда как вестник Божьей воли… — Доктор Фовел немного помолчал, а потом продолжил: — Однако я не собирался обсуждать архангелов. Я предпочел бы, чтобы ты обратил внимание на женские образы «Ла Перлы». Помимо эпизода с вестью о рождении Предтечи, Лука упоминает о Елисавете только в связи с посещением ее Марией, и в момент встречи обе женщины были беременны. Эту сцену Рафаэль представил ранее на другой своей прекрасной картине, она тоже находится в экспозиции музея [3] . Черты лица и тюрбан, какими художник наделил Елисавету в первой работе, он повторяет при создании «Ла Перлы». Но главное, поражает то, что Рафаэль дерзнул использовать сюжет, о котором в Новом Завете не сказано ни слова, изобразив еще одну встречу женщин с уже рожденными детьми.
3
«Посещение Марией Елисаветы», выполненная учеником Рафаэля Джулио Романо по эскизу мастера.
— Вы уверены?
— Да, мой мальчик. Единственная встреча, которую описывает Лука, состоялась, когда женщины были в положении. До появления на свет младенцев, а не после. Евангелист украсил рассказ занятными подробностями, сообщив, например, о том, что будущий Иоанн «взыграл во чреве» матери, услышав приветствие Марии. И потому… — доктор сделал паузу, показавшуюся мне немного театральной, — сведения, что женщины встречались после рождения детей и смотрели, как они играют, несомненно, заимствованы из другого источника, не из Библии. Возможно, из апокрифа или иного текста, который художник посчитал достойным восхищения.
— А если Рафаэль просто изобрел сцену?
— В ту эпоху вкладывали совершенно иной смысл в понятие «изобретение», Хавьер, — возразил он. — Тогда под этим подразумевали открытие, причем обыкновенно имели в виду нечто, существующее в реальности. Божественный Рафаэль всегда работал по заказу и под надзором. Имел репутацию живописца широко образованного, просвещенного. Известно, что он не жалел труда, собирая материалы, чтобы документально обосновать каждую из своих композиций. Он овладел знаниями в различных областях науки, от археологии до теологии и философии и предпочитал брать сюжеты из достоверных литературных источников.
— Если принять вашу точку зрения, тема картины почерпнута из тайного источника? И она сообщает информацию, которая отличается от ортодоксальной?
— Именно так! — воскликнул маэстро. Его голос нарушил музейный покой. В зал заглянул смотритель с книгой в руке, бросил на нас укоризненный взгляд и удалился, недовольный тем, что ему пришлось прервать чтение. — Мы живем в эпоху, когда подлинный смысл, заложенный в произведение искусства, никого больше не волнует. Нас приучили придавать значение исключительно внешним составляющим — эстетике, краскам или техническим приемам, включая биографию и личность художника. Анализ начинают именно с этих позиций, не желая задуматься об истинных мотивах, которые привели к созданию шедевра. С таким сугубо материалистическим подходом к искусству попытка разобраться, какое духовное послание заложено в произведении, означает углубиться в область догадок, умозрительных построений. Но это неправильно. На самом деле это означает сосредоточиться на духовной составляющей живописи, ее сущности. Однако…
— Что?
— Желая проникнуть в суть произведения искусства, его необходимо созерцать смиренным взором. Ибо чудеса (а я докажу тебе, что живопись и есть подлинное чудо) полностью постижимы только для умов бесхитростных. Те же, кто начинает путь с ходульных тезисов, забивая себе голову множеством фактов, забывают о главном: живопись творит чудо лишь в момент его постижения.
— Легко сказать. Восприятие живописи очень субъективно. Одна и та же вещь кого-то приведет в восторг, а кого-то нет.