Хозяин музея Прадо и пророческие картины
Шрифт:
— Пока нет. Почему, как ты думаешь, я распорядился поднять к себе в кабинет всю подборку книг по списку их запросов? Этот лист бумаги нашелся в издании, которым Фовел интересовался в 1970 году, а Хулиан де Прада не удосужился заказать. Письмо показалось мне предостережением, словно твой маэстро хотел осадить своего соперника и одновременно бросил ему вызов, предлагая раскрыть тайну его личности.
Отец Хуан Луис посмотрел мне в глаза и схватил за руки:
— Ты сможешь попросить его дать необходимые нам объяснения, когда он увидит, что ты завладел письмом и способен поломать игру.
— Полагаете, он мне их даст?
— Разумеется.
— Вы большой оптимист, святой отец.
— Я расчетливый, сын мой, а вовсе не оптимист. На твоем месте я действовал бы именно так. Пойми, ни один профан за много столетий не подбирался к разгадке тайны розенкрейцеров так близко, как ты.
Эпилог
Последняя загадка?
К большому сожалению, это заключительный аккорд моих приключений в Прадо. После поездки в монастырь Эскориал и беседы с отцом Кастресаной я не сумел сразу попасть в музей, чтобы дождаться Фовела и предъявить ему трофей августинца. Возможно ли, что «призрак» Фовел был розенкрейцером? Бессмертным? Или мне придется выслушать ответ, который не способен предугадать даже человек с такой буйной фантазией, как у меня. Осталось сделать один шаг, чтобы распутать интригу, связанную с личностью маэстро. Во всяком случае, я так считал. Когда снова переступил порог Прадо, я уже знал наизусть пресловутый текст. Он состоял из нескольких простых четверостиший двусмысленных по содержанию. Перечитывая их много раз, я невольно сложил навязчивую песенку и повторял ее, надеясь выжать из нее какой-нибудь смысл, который можно использовать против человека в черном пальто. Но все оказалось напрасным.
К моему глубокому огорчению, в воскресенье тринадцатого января доктор Луис Фовел не появился в залах Прадо, и я не смог вручить ему «подарок».
Во вторник он тоже не пришел, как и в четверг, когда я наведался в музей в третий раз. В пятницу я безнадежно бродил с одного этажа на другой до закрытия музея, однако маэстро не показывался. И все это время я мечтал сделать так, чтобы Фовел или даже Хулиан де Прада вдруг заговорили со мной, неожиданно, как прежде, предоставив мне возможность задать хотя бы один вопрос. Ничего подобного не случилось.
В эти неудачные дни я поддерживал телефонную связь с отцом Хуаном Луисом, он меня ободрял и уговаривал не бросать затею.
— Что-то случилось, — возражал я. — Маэстро никогда не заставлял ждать себя так долго.
— Ничего страшного. Он придет. Не отчаивайся. Разыщи его!
Старый августинец ошибся. Но его мнение стало окончательным и бесповоротным тридцать первого января. Я всю неделю упорно проторчал в Прадо, отправляясь туда после занятий. Брал с собой конспекты и усаживался в музее в зале А, устроив там наблюдательный пункт и осматривая каждого посетителя в черном пальто. Напрасная трата времени. Наконец, позвонив в Эскориал вечерцм в последний четверг января, чтобы отчитаться о провале операции, незнакомый голос, прозвучавший в трубке, полностью разрушил мир «Алисы в стране чудес», где я пребывал. Мне показалось, будто земля разверзлась под ногами, поглотив все, чем я жил целых два месяца.
— Отец Кастресана скончался рано утром, — печально сообщил голос. — Мне очень жаль. Вы были его учеником?
Я повесил трубку. Никогда в жизни я не чувствовал себя таким беспомощным. Я вдруг сразу потерял все, оставшись не только без маэстро из Прадо, но и лишившись помощи единственного человека, знавшего все перипетии странной истории. Смерть доброго отца Кастресаны отозвалась в душе мучительной болью.
Между тем с Мариной мы больше не говорили на эти темы, что усугубляло мое одиночество. В сущности, мы с ней почти не виделись. Она начала встречаться с молодым человеком на четыре года старше нас, а я… Охваченный печалью и растерянностью, стал заниматься другими делами, учился и продолжал писать репортажи для журнала.
Долгое время мне пришлось бороться с периодическими приступами гнева, которым я стал подвержен из-за недавних событий. Всякий раз, вспоминая, с чего начиналась история, и повторяя максиму «когда ученик готов, к нему приходит учитель», я впадал в ярость, страдая от непонимания причины, почему один из них сначала выбрал меня, а потом бросил. В целом мне стоило больших усилий принять, что Фовел исчез навсегда, лишив меня возможности поговорить с ним в последний раз.
И все же, уступая натиску времени, Луис Фовел и текст его загадки погружались в забвение, погребенные среди моих записей. И лишь Богу известно, почему у меня вдруг проснулось желание достать их теперь и разделить воспоминания с теми, кто мужественно дочитал до последней главы. Прошло двадцать лет, но я по-прежнему не понимаю фундаментальной причины, почему именно мне выпало пережить все это. Впрочем, теперь, открыв свою тайну на страницах книги, я надеюсь, что кто-нибудь разгадает смысл головоломки, какую предложил моему вниманию отец Хуан Луис в последнюю нашу встречу. Может, терпеливому читателю доведется вновь встретиться лицом к лицу с таинственным маэстро из Прадо и получить ответ на вопрос, который не сумел задать я. Если подобное случится, пожалуйста, сообщите мне.
Но в настоящий момент белый стих, забытый между страницами редкой книги в библиотеке Эскориала, остается единственным доказательством, что свидания с маэстро мне не приснились:
«Не преследуй меня, Ибо ключ у меня. Ты жаждешь имени моего Не понимая, что оно несет в себе. Я охраняю картины От истоков. Среди них, поясню, И мое начало. И хоть тресни, Я буду и дальше рвать Зубами и ногтями Греховную завесу. Босх, Брейгель, Тициан, Гойя, Веласкес, Джордано. Всех их влекло Великое стремление земное. Посмотри в лицо смерти, Сорви пелену с глаз, Доверься судьбе. И я помогу тебе понять».