Хозяин небесных гор
Шрифт:
Секач тем временем был уже далеко. Волки не погнались за ним. Полная луна озаряла тростниковые заросли. Мороз усиливался. Прихрамывая, секач бежал, поскрипывая снегом. Схватка с волками обошлась для него благополучно. Но вот чуткий слух уловил далёкий хруст тростника. Опять волки? Секач замер. Мохнатые уши его приподнялись, ловили малейшие звуки. Но там, впереди, кто-то тоже остановился и слушал. Только от ветра слабо шелестел тростник. Секач медленно двинулся вперёд. Тяжёлое животное высоко поднимало ноги и вертикально опускало их, скользя по зарослям, как привидение. Впереди раздался чуть слышный шорох. Кто-то шёл на сближение.
В ложбинке, занесённой снегом, секач сделал привал. Под метровой толщиной снега почва не промерзала, и секач до утра вспарывал мордой землю и чавкал корневищами тростника. Сытый, он забрался в густые заросли и устроился на дневную лёжку.
Утром охотник за ондатрами Абрахман набрёл на место, где ночью кормился кабан. Снег был перемешан с землёй. Всё кругом было истоптано, валялись огрызки тростниковых корневищ. Конечно, кабан залёг где-то недалеко и ночью опять придёт сюда. Подкараулить его и застрелить в лунную ночь будет легко. У Абрахмана с кабанами были старые счёты. Они не раз съедали пойманных в капкан ондатр и даже ухитрялись вытаскивать из воды вентеря, разламывали их и съедали рыбу. Охотник торопливо зашагал к своей избушке на берегу протоки, чтобы подготовить всё к охоте.
Солнце едва начало опускаться за тростник, а охотник с ружьём в руках уже был около места, где ночью кормился секач. В дохе из собачьего меха, рукавицах и валенках охотнику мороз был не страшен.
Абрахман хорошо знал привычки кабанов. На место вчерашней кормёжки секач подойдёт из-под ветра. Охотник устроил засаду в таком месте, где ветерок отнесёт его запах в сторону. Он тщательно притоптал тростник, чтобы не шуршал при малейшем движении.
Солнце опустилось за горизонт. Стая ворон пролетела мимо и долго кричала и ссорилась на ночлеге в тростниковых заломах. Семейка ремезов – тростниковых синиц – тонко пропищала в зарослях и стихла в гнезде-рукавичке, подвешенном на тростниках. Ремезы на Балхаше ночуют в гнезде всю зиму, как ни одна из наших птиц.
Охотник терпеливо ждал.
Сытый секач поздно поднялся с лёжки и долго сидел по-собачьи на своей постели, лениво прислушиваясь. Потом встал, встряхнулся и уверенно пошёл к месту вчерашней кормёжки.
Абрахман услышал потрескивание тростника. Он вскинул ружье. Ярко, словно по заказу, светила луна. Стрелять можно наверняка. Но шорох вдруг прекратился. Секач стоял и слушал. Охотник не двигался. Не шевелился и секач. Мороз стал пробираться охотнику за воротник. Затекла нога. Но Абрахман терпел...
Наконец раздалось тяжёлое похрустывание тростника. Охотник облегчённо вздохнул. Но секач пошёл не на него, а по кругу. Ветер тянул сбоку, и не в привычке секача было подходить к месту кормёжки, не проверив носом, нет ли опасности. И конечно, запах человека долетел до него сквозь тростники. Громко ухнув, секач бросился в сторону через заломы. Но не промчался он и нескольких сотен метров, как в упор набежал на небольшое стадо диких свиней. Это было его стадо! Испуг секача сразу прошёл Он резко остановился, крутя хвостом. Свиньи, дружелюбно похрюкивая, окружили его.
Вдруг сильнейший толчок в бок сбил на землю старого секача. Молодой кабан занимал его место вожака в стаде. Старик вскочил, но больная нога подвела, и кабан опять опрокинул его. Избитый секач был отогнан от стада, а молодой кабан вернулся к свиньям, ухая от возбуждения.
Долго старый секач трясся от ярости и бессилия перед молодым вожаком. Он стоял в зарослях, переступал с ноги на ногу и не решался приблизиться к табуну. А свиньи спокойно двинулись дальше, подошли к засаде охотника и, похрюкивая, стали рыться в снегу. Вскоре они вышли на освещённую луной поляну. Абрахман поднял ружьё и прицелился в самого крупного кабана. Белые клыки поблёскивали при луне, и зверь казался совсем чёрным. Пучок тростника мешал охотнику прицелиться под лопатку зверю. Он ждал удобного момента, чтобы нажать на спуск. Между тем кабан повернулся к охотнику задом и стал удаляться. Тогда охотник перенёс прицел на ближайшую крупную свинью. Она рылась на открытом месте, и луна хорошо освещала её. Сверкнул огонь, и выстрел распорол морозную тишину ночи.
Свиньи в ужасе заухали, бросились в заросли, набежали на старого секача и увлекли его с собой. В густых, непролазных зарослях стадо остановилось. Едва свиньи перевели дух, как молодой кабан бросился на секача и опять прогнал его.
Несколько ночей после этого старый секач брёл за стадом, боясь приблизиться. На днёвку он ложился под ветром, чтобы всё время ощущать запах свиней. От внезапного нападения волков табунок имел теперь надёжный заслон – секач вовремя предупредит их и примет первый удар на себя.
Морозы ещё в начале зимы сковали льдом реку. Но за зиму вода спала, и в одном месте около берега лёд повис в воздухе. Тростниковые заросли поддерживали этот хрупкий ледяной мост. По нему и направилось стадо диких свиней. Сбоку под ветром шёл старый секач, весь в синяках и царапинах от побоев молодого вожака.
Старая свинья благополучно прошла первой по ледяному мосту, запорошённому снегом. Прошлогодние подсвинки простучали копытцами за ней. Но молодой вожак стада был тяжелее свиньи и подсвинков, его вес оказался для него роковым. С громким треском лёд рухнул под ним, кабан заухал где-то под ногами у свиней, и те бросились в разные стороны.
Долго кабан пытался выпрыгнуть из пролома. Морда его несколько раз показывалась наверху, но силы его убывали, прыжки делались реже и меньше.
Сколько времени бился в ледяной яме кабан, неизвестно. Волчья стая обнаружила его едва живого. Волки без всякого страха попрыгали в яму и прекратили мучения кабана. Сытые, они едва выбрались обратно. Доедать остатки пришли на следующую ночь.
Старый секач опять стал вожаком стада. Однако в начале новой зимы снова начнутся яростные драки, и старого наверняка прогонит молодой, сильный кабан. И секач до конца своей жизни будет жить отшельником.
ОЛЕНИЙ ВОЛК
Вечерело, когда мы с егерем спустились на конях в ущелье и решили переночевать на берегу горной реки. На поляне с густой травой, уже прихваченной первыми заморозками, мы расседлали коней, спутали их и отпустили, а сами стали устраиваться под тянь-шаньской елью.
Стояла тишина, нарушаемая лёгким шумом воды. Спутанные кони спокойно паслись на поляне. Егерь хлопотал у костра. Вдруг кони захрапели, навострили уши, косясь на край поляны, где из травы торчали сухие белые ветви. Что-то непонятное испугало коней. Егерь взял карабин и пошёл вперёд.