Хозяин тишины
Шрифт:
Но я в это не лезла, да и не хотела лезть. Мне было слишком хорошо! Человек способен на многое, если дать ему правильную мотивацию, а мне ее дали с лихвой. Все мои дни были посвящены изучению поместья: я бродила по открытым для меня комнатам, изучала тропинки, знакомилась с людьми, работающими тут. Понять, куда мне можно, а куда – нельзя, было несложно: Никита выдал мне магнитную карточку, пропуск, и все комнаты, двери которых она открывала, были моей территорией.
Да, двери в этом доме открывались пропуском, и это было не просто данью современным технологиям. По ключу невозможно
Я постепенно осваивалась в поместье, и хотя справляться со своими обязанностями без посторонней помощи у меня пока не получалось, я уже чувствовала, что смогу, рано или поздно я научусь. Должна научиться! После того, что я видела здесь, я была не готова вернуться к своей прежней жизни. Там у меня не было никого и ничего, а здесь был этот райский сад – и был Никита, которому я, похоже, понравилась не меньше, чем он мне. Это льстило мне и внушало новые надежды.
Я решила, что Гедеонов выждет испытательный срок и только потом поговорит со мной. Разве это не логично: зачем запоминать имя прислуги, которая, возможно, не останется в его доме? Но нет, я поторопилась с выводами. Через десять дней после моего приезда Анастасия Васильевна с непонятной торжественностью сообщила, что хозяин готов к беседе.
Он не позвал меня в свой кабинет, видимо, я еще не доросла до допуска туда. Мне было приказано явиться в сад. Когда я пришла, он уже стоял в розарии, в белой беседке, спиной ко мне, и, как мне показалось, наблюдал за цветами.
Так я впервые увидела того, кого здесь благоговейно называли хозяином. Он ходил вовсе не в стеганом халате и не в королевской мантии – я иногда, забавы ради, представляла его таким. Но нет, настоящий Гедеонов был куда приземленней, он носил классические джинсы и черную рубашку спортивного кроя. Он сейчас был у себя дома, зачем ему наряжаться?
Гедеонов все еще не поворачивался ко мне, и пока я могла лишь оценить его фигуру. Он был высоким, намного выше меня, и подтянутым, очевидно тренированным, но не таким мускулистым, как Никита. У него была золотистая кожа, чуть тронутая загаром, и аристократичные руки с длинными пальцами. Стильно подстриженные волосы были любопытного светло-рыжего оттенка – на грани темного золота и меди. Их уже тронула седина, но пока – легкой россыпью, которую он, казалось, мог стряхнуть одним движением.
– Здравствуйте, Августа Стефановна, – обратился он ко мне. Голос был приятно низкий и как будто вкрадчивый.
– Здравствуйте, Владимир Викторович.
Я замерла в ожидании: как он отреагирует? Я опасалась, что сейчас он скажет что-нибудь вроде «Эгей, женщина, меня тут все называют хозяином, и ты давай, не выпендривайся!» Но нет, Гедеонов продолжил разговор как ни в чем ни бывало.
– Как вам здесь нравится?
– У вас очень красивый дом, сад просто бесподобен, – ответила я. Тут я могла не кривить душой.
– Рад это слышать. Думаю, не нужно объяснять, что все это должно таким и остаться под вашим началом?
– Мне это уже объяснили раз двадцать.
– Пока, похоже, объяснения действуют. Вами все очень довольны, особенно Анастасия Васильевна.
– Анастасия Васильевна, по-моему, такой человек, который найдет хорошее даже в серийном убийце, – не сдержалась я. В моих словах не было иронии, Анастасия Васильевна мне действительно нравилась.
Я понятия не имела, можно ли мне шутить при Гедеонове, как он отреагирует. Может, обидится? Но нет, он только фыркнул:
– Это точно. Но вас она оценила на пятерочку – она по-прежнему оценивает людей по старой привычке.
– Мне уже можно быть польщенной или пока рано?
– Рано, – указал Гедеонов. – Вы пока не проявили себя. И все же ваши результаты достаточно хороши, чтобы мы с вами познакомились. Рано или поздно вам придется обратиться ко мне, это неизбежно, такая работа. Поэтому я решил, что для начала вам было бы неплохо научиться разговаривать со мной вот так, наедине, а не подвиснуть, впервые обратившись ко мне при посторонних.
– Научиться разговаривать с вами? – удивленно повторила я. – А что, это такая большая наука?
– Наука не наука, а привыкнуть надо.
Он наконец повернулся ко мне, и даже в предзакатных сумерках мне хватило одного взгляда, чтобы понять. Вот, значит, как… Вот о чем говорил Гедеонов, вот о чем говорили ускользнувшие от Никиты слова, укрывшиеся за коротким «Это надо видеть», вот о чем говорило чуть ли не религиозное почтение Анастасии Васильевны.
Нет, Гедеонов не был уродом – даже не приблизился к этому. У него было тонкое лицо, в его чертах сквозило что-то хищное, лисье, под стать рыжеватым волосам и золотой коже. У него были высокие скулы, четкая линия подбородка, прямой нос, высокий лоб, правильные линии бровей, которым и женщина позавидовала бы, и длинные темно-рыжие ресницы. Но глаза – вот где таился подвох!
Его глаза были слепыми. Их закрыли два плотных бельма, из-за этого казалось, что взгляд Гедеонова затянут густым туманом. Через эту болезненную пленку я могла смутно различить, что природа, должно быть, задумывала его глаза зелеными и очень красивыми, но потом что-то пошло не так. Эти мертвые глаза затеняли собой его безусловную привлекательность, пугали на каком-то странном, подсознательном уровне, и я почувствовала, как на моей коже появляются мурашки.
При этом ничто не указывало на слепоту Гедеонова – кроме очевидной травмы его глаз. Он не носил темные очки, при нем не было белой трости. Из-за этого я даже засомневалась: а может, он все-таки что-то видит? Но нет, глаза за белой пеленой оставались неподвижными, они не смотрели на меня – и на весь мир.
Однако если взгляд его был мертвым, то лицо – живее некуда. У Гедеонова была мимика настоящего актера, ему не нужно было говорить, чтобы передать, что он чувствует. И по его ироничной усмешке я догадалась, что он прекрасно знает о мурашках на моей коже, даже не видя их.
Похоже, он не снимал очки специально перед этой встречей, он их просто не носил. Гедеонов прекрасно знал, какое впечатление он производит на людей, и этот хладнокровный шок был ему милее жалости к калеке.
– Ну как? – поинтересовался он. – Хватило?